В. г. федоров «в поисках оружия» часть 5

Помощь русской армии в ее «оружейном голоде» не имела возможности ограничиться лишь исправлением и сбором ружей, кинутых на полях сражений. Так как огромное количество ружей пребывало в армиях, в окопах и разных боевых частях. Сохранить это оружие – значит отыскать еще одну возможность уменьшить крайнюю потребность в нем.

А это, со своей стороны, зависело от того, в каком состоянии находилось оружие, как аккуратно и умело с ним обращались стрелки. «Береги винтовку пуще глаза» – это не безлюдная поговорка, а имеющая громадный суть, в особенности в то время, в то время, когда на войне действуют миллионные массы людей. Вот из-за чего, наладив организацию этапных мастерских, я отправился снова на передовые позиции для детального осмотра оружия, находящегося в армиях. Мне необходимо было ознакомиться с условиями боевой работы ружей и оказать помощь войсковым частям лучше сохранять собственный оружие.

В первых числах Мая я направился в XII армию. Зимнее время с его морозами в далеком прошлом миновало, была весна на пике. В эту пору цветения плодовых деревьев множество фруктовых садов в польских местечках воображало прекрасный вид.

Я ехал в автомобиле, и все время по сторонам дороги тянулся как бы целый сад цветущих яблонь, груш и вишен; кругом струился запах белых как снег цветов…

Планировала гроза. Темносиние мрачные облака покрыли небосклон, и на этом фоне еще ласковее выделялось царство белых цветов. Загрохотал гром, красиво заблистали молнии, закачались цветы собственными головками.

И гром данный перекликался с грохотом артиллерийской канонады, которая становилась все слышнее и слышнее по мере моего приближения к позициям.

Вместо цветущих парков фруктовых деревьев все чаще и чаще стали попадаться на пути печальные картины разорения. Вблизи позиций везде показывались уничтоженные села, деревни, сожженные фольварки. Древесные строения, поврежденные боеприпасами артиллерийских орудий и пожарами, совсем растаскивались на дрова квартировавшими армиями.

Шикарные леса срубались и шли на устройство засек, заграждений, блиндажей в окопах. Я видел срубленными вековые стволы, переплетенные колючей проволокой. Не щадились и фруктовые деревья, с таковой любовью выращиваемые населением.

На протяжении всего фронта производилась постройка нескольких линий тыловых позиций. Все оставшееся население было привлечено к этим работам. Под наблюдением сапер рылись окопы, строились укрытия, проводились и улучшались дороги.

В болотистых местностях устраивались гати для обозов и проезда артиллерии. И снова срубались и уничтожались богатые леса.

Расположенные вблизи позиций местечки были заняты штабами, перевязочными пунктами, обозами, парками. Везде показывались коновязи, на опушках леса притаились маскированные батареи. Все старательно укрывалось от взглядов наблюдателей с привязных аэростатов и неприятельских аэропланов.

Передвижения армий производились только ночью.

Из штаба 22-й пехотной дивизии я выехал верхом в сопровождении казака на позиции Вильманстрандского полка. Все утро гремела канонада: соперник обстреливал артиллерийским огнем позиции этого полка.

Штаб полка размешался в подвальных помещениях двухэтажной школы, полуразрушенной боеприпасами. Вся местность была прекрасно видна с неприятельских линий, и соперник срочно открывал пламя по каждому показывавшемуся человеку. Исходя из этого подступы к школе были укрыты замаскированными ходами сообщений.

Еще за полверсты до штаба я должен был слезть с лошади и дать ее казаку.

Комполка был моим бывшим учеником по Офицерской стрелковой школе. Он поведал мне, что в последнии месяцы положение полка очень сильно ухудшилось: немцы, не щадя снарядов, донимали постоянными обстрелами. А началось все с того, что в первоначальный сутки пасхи пара офицеров и немецких солдат пришли к русским в окопы «поздравить с праздником».

Опасаясь, что это «поздравление» имеет совсем другую цель – высмотреть размещение полка, его укрепленных линий, пулеметных гнезд, – начальник забрал в плен непрошенных гостей и послал их в тыл.

С того времени германская тяжелая артиллерия постоянно бомбардировала размещение полка.

– А нам отвечать нечем, – кончил он безрадосно собственный рассказ.

Тут я пробыл пара дней, поскольку осмотр оружия приходилось создавать лишь урывками. Как-то на протяжении осмотра внезапно раздалась команда: «По местам!»

Я подошел к бойнице и с опаской посмотрел в нее. На неприятельской стороне было заметно оживление. Отдельные фигурки бежали от расположенных в тылу немцев халуп к передовым позициям. Пара наездников мчалось по направлению другого фольварка. Эта скачка была сумасшествием.

Отечественный окоп, как словно бы его кто-то подстегнул, внезапно ожил от свирепой стрельбы. Воины желали воспользоваться теми немногими минутами, в то время, когда неприятеля стало видно. Вот упало пара германских пехотинцев; один из наездников упал вместе с лошадью. ликованье и Гогот пронеслись по отечественному окопу.

Открылась стрельба и с германской стороны, как ружейная, так и орудийная.

Находившийся рядом со мной солдат без устали производил одну обойму за второй, по всей видимости не хорошо прицеливаясь. При открывании затвора он время от времени подправлял патрон пальцем.

– Что ты делаешь? Для чего суешь палец в магазин?
– Так ловчее, вашбродь, – ответил он мне, стреляя .

Немцы скрылись в окопах, стрельба по команде смолкла. Я забрал от стрелка винтовку и стал сам заряжать ее. Стрелок был прав: без пальца никак не обойтись.

Винтовка не была отлажена для стрельбы остроконечными пулями – у нее была ветхая отсечка, и при перезаряжании патрон утыкался в переднюю стенку патронника.

– Отчего ты не заявишь взводному, что у тебя такая неисправность в винтовке? – задал вопрос я.
– Она, вашбродь, у меня отлично стреляет, весьма хорошая винтовка, время от времени лишь ее нужно пальцем подправить…

Данный недочёт был не единичным. Последующие осмотры в армиях и различных полках продемонстрировали мне, что в некоторых частях число ружей с неправильной подачей патронов доходило до одной трети всего количества. Это был настоящий бич для армий. Такая винтовка преобразовывалась по сути дела в однозарядную.

Скорострельность ее уменьшалась по крайней мере в полтора раза.

Отчего же все это так получалось? Само собой разумеется, в боевых условиях подающий механизм легко засоряется. В гнездо отсечки» отражателя забиваются грязь и пыль.

А полная разборка ружей производилась очень редко, вынимать отсечку разрешалось только под наблюдением унтер-офицера. Исходя из этого оружие оставалось месяцами не вычищенным. Но все же не в этом заключалась основная беда. А было вот что. Именно незадолго до войны в русской армии производилась отладка ружей для стрельбы остроконечными патронами; ветхие отсечки заменялись новыми. Но у военного министерства, как неизменно, не хватило средств.

Успели отладить оружие лишь полков первой очереди – всего около миллиона. А остальные два с половиной миллиона так и остались со ветхими отсечками. Часть из них отлаживалась наспех уже в боевые, тёплые дни, время от времени практически на ходу, как это делали, к примеру, сибирские стрелковые полки на протяжении переброски их по железной дороге.

Неудивительно, что при таковой работе была уродование механизмов и масса погрешностей.

Недочёт данный принял на фронте такие угрожающие размеры, что по моему настоянию был издан тайный приказ, обязывающий все войсковые части принять немедленные меры к исправлению подающих механизмов.

Обходя окопы, я видел, что многие ружья были обвязаны по магазину и затвору какими-то тряпками. Задаю вопросы:

– Для чего, парни, вы завязываете винтовки, словно бы они у вас пострадавшие?
– Запрещено в противном случае, ваше высокоблагородие, – ответили мне. – Без таковой обвязки винтовки весьма запыляются. На протяжении ветра пыль, грязь, песок забиваются в затвор; такие винтовки тяжело заряжать, затвор лишь с большим трудом возможно двигать в ствольной коробке, хоть колотушкой по ней бей!
– Откуда же берете вы эти тряпки? Их выдают из хозяйственной части? –спросил я.
– Никак нет, это мы собственный белье рвем, в противном случае замучаешься!

Неоднократно я был свидетелем, как при неожиданной тревоге все эти тряпки срочно срывались, и оружие действовало исправно. Я убедился, что это «изобретение» солдатской массы приносило лишь пользу, облегчая стрельбу.

Другое дело было с тряпочной затычкой в дульной части. Дабы предохранить канал ствола от попадания в него грязи и пыли, стрелки затыкали дуло куском тряпки. Но при неожиданного открытия огня многие, сорвав только обвязку с затвора, срочно открывали стрельбу, забывая о закупоренном дуле.

А иные уверены, что ничего дистрофичного наряду с этим и не имеет возможности случиться: пуля сама вытолкнет тряпку. На самом же деле это ничтожное препятствие, встречаемое пулей, двигавшейся по каналу ствола с большой скоростью, до 860 метров в секунду, приводило к раздутию дульной части. Меткость боя таких ружей была, само собой разумеется, никуда не годной.

Я подсчитал, что по северо-западному фронту данный недочёт давал большое количество бракованного оружия – около 10 тысяч ружей. Все это увеличивало и без того огромное число невооружённых. Было нужно, скрепя сердце, дать распоряжение хотя бы временно не браковать такие стволы, а лишь мало укорачивать их и опиливать снаружи, дабы штык мог быть примкнут к винтовке.

В существенно лучшем состоянии пребывали прицелы и затворы. Видно было, что стрелки заботились о сохранении в надлежащем виде этих наиболее значимых частей оружия, не обращая внимания на очень тяжёлые условия долгого окопного сиденья.

Осматривая прицелы, я интересовался, кстати, одним важным вопросом: создают ли стрелки на протяжении боя надлежащую установку прицела в соответствии с поданной команде? Вопрос данный имеет собственную историю.

Еще в конце восьмидесятых годов прошлого столетия показались две интересные книжки члена Артиллерийского комитета полковника Волоцкого: «Мысли о боевой стрельбе из ручного оружия» и «Ружейный пламя в сражении – опыт обработки боевых наблюдений». Их создатель пришел к тому заключению, что в сражении окружающая стрелка ситуация так на него действует, что о верном прицеливании либо об установке прицела не может быть и речи. Выстрелы направляются под одним и тем же углом, что определяется тем, как эргономичнее бойцу держать ружье при прикладке его к плечу.

«Потрясенный боем человек, – писал Волоцкой, – утрачивает практически всякую свойство руководить своим ружьем. Лишь необыкновенные стрелки – люди безусловной храбрости, огромной силы воли – в состоянии выполнить страшно тяжёлый в боевой воздухе прием прицеливания. Вся другая масса стреляющих производит только выстрелы, совсем не заботясь о прицеливании и о постановке прицела.

Ружье вскидывается в плечо, укрепляется в самоё удобном положении и срочно дергается за спуск. Потребность принимать самоё удобное положение и держать вещь удачнейшим образом относится к разряду потребностей инстинктивных, с особой силой выступающих тогда, в то время, когда воля и сознание подавлены…»

Такому эргономичному положению приклада в плече, согласно мнению Волоцкого, отвечает угол прицеливания около 4°, что, само собой разумеется, пара изменяется в зависимости от скоса приклада; на расстояниях, соответствующих этому углу прицеливания, и происходят громаднейшие поражения.

Опыт русско-японской войны дал кроме этого много аналогичных фактов. Частенько при переходе от одной стрелковой позиции к следующей бойцы не переставляли прицела на другую расстояние, не обращая внимания на команду офицеров. Такие же случаи были и в японской армии. в один раз под Мукденом один из восточносибирских полков отбил неприятельскую атаку.

От убитых и раненых японцев были собраны винтовки. У многих ружей прицелы были поставлены на 2 тысячи метров, не обращая внимания на то что японцы при сближении вели пламя с 200-300 метров.

Но не было возможности дать согласие с полковником Волоцким в одном. Не одни лишь «люди безусловной храбрости и силы воли» способны верно обращаться с оружием в боевой обстановке. Систематическое хорошая выучка и военное воспитание, каковые бойцы должны приобретать еще в мирное время, производят у человека жёсткие, незабываемые навыки, разрешающие ему с практически бессознательной автоматичностью делать все правила стрельбы в произвольных условиях.

Боевой опыт дает этому много подтверждений.

Пользуясь представляющимися мне случаями на протяжении нахождения на передовых позициях, я часто осматривал постановку прицела. В то время, когда я встречал ветхие кадровые, прекрасно обученные части, стрельба постоянно производилась верно. Не то было с новыми пополнениями: их спешно бросали на фронт, практически без всякой выучки.

И вот зимний период, в то время, когда такие армии попадали в примитивные окопы упрощенного начертания, в то время, когда в мерзлом грунте было тяжело соорудить хорошие укрытия для стрелков, частенько, не обращая внимания на поданную команду, прицелы не устанавливались, и стрельба преобразовывалась в хаотичную, бестолковую пальбу.

Летом по окончании продолжительного затишья, в то время, когда было время выстроить хорошие окопы и подучить в самих полках прибывающие пополнения, картина была уже вторая. Окопы сейчас были глубокие, везде козырьки из бревен с насыпанной на них толщей почвы, предохраняющей и от шрапнельного огня; вместо узких ложбинок для ружей были сделаны бойницы со стенками из кольев либо мешков с песком.

Везде я видел дощечки с надписями, на которых были указаны проверенные стрельбой расстояния до прекрасно заметных предметов на местности. В таких окопах стрелок был надежно укрыт, а купив боевой опыт, он стал более выдержанным. Все это содействовало более надлежащей установке и спокойному прицеливанию прицела.

Тяжело приходилось винтовке в ее боевой работе. Я видел большое количество ружей, имеющих сильную качку штыка на стволе, с не хорошо закрепляющимися штыковыми хомутиками, винтовки без ствольных накладок, без антабок и т. п. Сплошь и рядом шомпола не ввинчивались в упоры, и потому они терялись крайне много. Очень неблагополучно обстояло дело с принадлежностями к оружию.

Вместо ружейных ремней были какие-то тесёмочки и верёвочки. Кроме того таковой несложной принадлежности, как протирка, которую возможно было скоро изготовить в каком угодно количестве и на любом заводе,– кроме того в ней чувствовался сильнейший недочёт.

Как-то на протяжении осмотра я приказал стрелку прочистить еще раз канал ствола. Он поднялся и направился на протяжении окопа.

– Куда ты идёшь? Прочисти тут, при мне.
– Все шомпола и наши протирки во второй роте, вашбродь.

В отечественный разговор вмешался офицер и растолковал мне, что, определив о моем приезде, другие роты спешно чистят оружие. А так как протирок и шомполов очень не хватает, то они и переходят из одной роты в другую.

Осматривал я и патроны в патронташах и подсумках. Вид их был страшный. Они были покрыты грязью и пылью. Заряжание такими патронами производилось с громадным затруднением, в особенности при тогдашней обойме.

Кстати, стрелки изобрели метод для облегчения для того чтобы заряжания: они вынимали верхний патрон и, действуя им на оставшиеся четыре патрона, как рычагом, проталкивали их в магазин. Время от времени заряжание производилось в пара приемов: сперва стрелок вынимал конечный патрон и тем самым разжимал лапки обоймы; позже вкладывал патрон обратно и уже затем заряжал магазин. Очевидно, все подобные процедуры в огромной степени снижали интенсивность ведения огня.

Обстоятельство этого очень неприятного недочёта заключалась в том, что стрельба в окопах производилась в большинстве случаев патронами, лежащими в цинковых коробках. Патроны же в патронташах и подсумках помогали как бы неприкосновенным запасом; освежались они очень редко; кое-какие стрелки говорили, что патроны в подсумках лежат у них уже три-четыре месяца.

На данный недочёт кроме этого было нужно обратить самое настойчивое внимание армий в особенном приказе и указать на строгую необходимость чаще осматривать патроны, перетирать их и обоймы, и и патронные сумки, скоро наполняющиеся сором и грязью.

ВОЙНА – ШКОЛА ДЛЯ ОРУЖЕЙНИКА

Прекрасно сознавая, какой огромный опыт дает война нам, инженерам-оружейникам, я иногда доносил Артиллерийскому комитету о всех вопросах, с которыми сталкивался на фронте и каковые, по моему точке зрения, могли быть нужными для будущих работ по совершенствованию оружия.

Я показывал, что по окончании войны нужно будет произвести массовую замену изношенных ружей, замену так громадную, что на нее нужно будет наблюдать как на новое перевооружение. Появлялся так первостепенной важности вопрос о необходимости иметь к концу войны готовый пример для перевооружения.

Идея об автоматической винтовке, по моему точке зрения, нужно было совсем покинуть; ни одна из совокупностей автоматических ружей не пребывала еще в таком состоянии, дабы ее возможно было принять к концу войны как готовый пример. А финиш войны мы все еще считали недалеким. При этих условиях мне казалось достаточным внести кое-какие улучшения в существующую уже трехлинейную винтовку.

Иначе, на фронте я прекрасно ознакомился с условиями боевой работы оружия, насмотревшись на все эти полузанесенные снегом и засыпанные песком винтовки. Для меня сейчас купили совсем другой суть общеизвестные требования к оружию – его прочность и простота.

«Через чур много нужно еще поработать с автоматическими ружьями, – писал я в Оружейный отдел, – чтобы получить несложную и прочную винтовку, обеспеченную безотказностью действия».

Мне, трудившемуся в течение десяти лет над автоматическим оружием, было, возможно, тяжелее, чем кому-либо, приходить к такому заключению, но нужно было наблюдать правде открыто в глаза. Только прочность и простота отечественной трехлинейной ружья разрешали исправлять ее в армейских починочных мастерских по окончании того страшного состояния, в котором она прибывала с полей сражения. Исправление автоматических ружей конкретно на фронте было бы либо вовсе нереально, либо же затянулось бы на большие сроки.

Исходя из этого я и предлагал для будущего перевооружения армии создать улучшенный пример трехлинейной винтовки, устранив ее кое-какие недочёты, каковые нашёл опыт войны. В первую очередь, по моему точке зрения, нужно было бы установить один тип винтовки вместо существующих трех: пехотной, драгунской и казачьей ружей. Это различие в военное время не имеет ровным счетом никакого значения.

Что означает уменьшение начальной скорости пули на пара десятков метров в секунду для драгунской винтовки, имеющей более маленький ствол если сравнивать с пехотной! А в это же время уменьшение ноши на полфунта с более удачным размещением центра тяжести воображает уже достаточно ощутимое преимущество.

Я предлагал кроме этого заменить граненый штык клинковым, принять новый секторный прицел, упрочнить ствольную накладку, заменить кольца, упрочнить закрепление шомпола, принять новую обойму с пластинчатой пружиной и т. д.

Осмотр ружей в боевых условиях вынудил меня поменять взоры на кое-какие в далеком прошлом узнаваемые «истины» в оружейном деле. Так произошло, к примеру, с австрийскими винтовками системы Манлихера. В свое время, основываясь на чисто теоретических рассуждениях, мы думали, что у данной винтовки имеется очень значительный недочёт: в ее магазине имеется открытое окно, через которое в подающий механизм может попасть грязь и пыль.

Во всех книжках ручного оружия, и и в моем курсе данный недочёт австрийской винтовки особенно подчеркивался. На экзаменах в Михайловском артиллерийском училище я самым важным образом задавал вопросы юнкеров о нем и снижал балл за незнание.

А в это же время, сравнивая в окопах австрийские винтовки и русский, я пришел именно к обратному выводу: пыль и любая грязь, попадавшие на протяжении заряжания в магазин русской винтовки, скоплялись в том месте, поскольку им не было выхода, а в австрийской – как раз благодаря окну – проваливались наружу. Отечественный магазин при относительно редкой чистке появился вместилищем всякого сора.

Было нужно записать себе на приход лишнюю собственную неточность…

ВСТРЕЧА С ЯПОНСКИМИ РУЖЬЯМИ

На фронте мне довелось встретиться и с японскими ружьями, каковые я принимал в Токио и Осаке. в один раз приобретаю срочную весточку из штаба северо-западного фронта с приказанием срочно выехать в V армию, дабы установить, из-за чего японские ружья, бывшие на вооружении некоторых ополченских бригад, не действуют. Еду и разламываю себе голову: что за оказия?

Явился я к начальнику одной из дружин, в особенности пострадавшей на протяжении последнего наступления немцев на реке Пилице.

– Подвели нас японские ружья, – возмущенно сказал он. – Возможно, японцы, как бывшие отечественные неприятели, специально отправили нам вместо оружия всякую дрянь, из которой нельзя сделать ни одного выстрела. Ружья дают целые осечки. Мои ополченцы обстреливаются неприятельским ружейным и пулеметным огнем, а отвечать не смогут.

Было нужно скоро отойти, и многие побросали собственный никуда не годное оружие.

Находившиеся офицеры кроме этого высказывали собственный крайнее негодование. Мое положение было страшным. Я был совсем подавлен произошедшим.

Так как я принимал это оружие! В Японии при мне было совершено много стрельб, и осечка была редчайшим явлением. К тому же капсюльный состав японских патронов был чувствительнее, чем у русских.

Как же имел возможность произойти таковой провал?

Но обстоятельство была очень простой. Я узнал, что ополченские дружины взяли японские ружья перед самым боем. Никто эти винтовки не осмотрел, и никто не продемонстрировал стрелкам, как нужно обращаться с незнакомым оружием.

Соперник энергично наседал, и дружины были брошены в ожесточённый бой. Одна из дружин была направлена на передовые позиции кроме того без патронов, каковые она взяла только в близи от неприятеля.

В это же время все японские ружья для предохранения от ржавчины были шепетильно смазаны густой смазкой, поскольку им приходилось выполнять долгое путешествие сперва по морю до Владивостока, а позже через всю Сибирь. В ополченской бригаде оружейников не было, и, в то время, когда наступил тёплый момент, винтовки из коробок сразу же были выданы на руки без всякого осмотра и очистки. Само собой разумеется, затвердевший слой смазки мешал верной работе механизма.

И в следствии таковой мелочи, из-за не хватает внимательного отношения к оружию, бой был проигран, а много людей зря пролили собственную кровь.

Я забрал наудачу пара ружей и приказал их хорошенько очистить. Затем ни одна из них не дала осечки.

Так окончился данный неприятный эпизод. Он очень сильно взволновал меня. Так как какое количество хлопот и трудов было положено на приобретение японских ружей, сколько беспокойств было пережито!

Мне вспомнился Иокогамский рейд, отечественные суда Добровольного флота, грузящие патроны и японские винтовки, мои скитания по всем арсеналам японии и оружейным заводам, постоянные хлопоты в армейском министерстве и все те настояния и усиленные просьбы, каковые нам было нужно приложить, дабы ускорить получение столь нужного для отечественной армии оружия. И вот из-за несложного невежества его побросали, как никуда не годное!

ТАК ЖИТЬ Запрещено!

В июле 1915 года, осматривая оружие в армиях, я прибыл в город Едвабно, расположенный в 25 километрах от крепости Оссовец, доблестно вынесшей грозный штурм германской армии по окончании сильнейшей бомбардировки.

Позиции, расположенные по окраине Едвабно, занимал 85-й пехотный Выборгский полк, в который мне было приказано сдать для опробования две автоматические ружья моей совокупности 1912 года.

Тут у меня было большое количество знакомых, поскольку я уже побывал в полку в феврале, в то время, когда он стоял на реке Равке впереди Варшавы.

– Перпетуум-мобиле приехал! – говорили они, зная о моих скитаниях и вечных переездах.

Сейчас армии размешались не в узких небольших канавах, как это было зимний период, а в солидно укрепленных траншеях. Вся местность была изрыта окопами, глубокими ходами сообщений, блиндажами…

От красивого когда-то города остались только печальные развалины. В нем я не отыскал ни одного сохранившегося дома. Неприятель был всего в 120 шагах от передовых окопов. Несложным глазом возможно было различить его бойницы в кладбищенской стенке и верхнюю часть перископа.

Из Едвабно русские саперы вели минные галлереи навстречу неприятельским.

В окопах днем все бойницы закладывались камнями и кирпичами. Я желал было вынуть один из кирпичей, дабы лучше разглядеть размещение соперника, как меня быстро остановили:

– Что вы делаете, запрещено! Немец срочно всадит вам пулю в лоб.

Мне поведали, что так погиб сравнительно не так давно офицер, приехавший из штаба. У неприятеля были очень искусные стрелки, снабженные ружьями с оптическими прицелами. То первенствовали снайперы, уже показавшиеся в германской армии.

Ничего аналогичного в царских армиях еще не было.

Бойницы возможно было открывать только вечером. В них просовывались дула заряженных ружей, и без того всю ночь оружие пребывало в полной готовности к отражению неприятельской атаки. С наслаждением увидел я крайнюю заботливость полка о ружьях. Дабы не прислонять их днем к стенкам окопов, на протяжении бруствера к кольям были прибиты планки с полукруглыми вырезами для цевий лож, а для опоры прикладов – особые доски.

У каждой стойки была приспособлена древесная задержка в виде крючка, вращавшаяся на гвозде. Такая задержка предохраняла винтовку от падения. Последнюю возможно было назвать кроме того роскошью.

– А это что такое? – обратился я с вопросом к сопровождавшим, заметив надпись на одном полуразрушенном доме: «Верх нахальства».
– Это мы так назвали отечественную полковую хлебопекарню, выпекающую ковриги в нескольких сотнях шагов от нуждающегося в хлебе немца…

К моему приезду полк был полностью укомплектован, многие солдаты и раненые офицеры возвратились в строй. Комсостав принимал все меры для упрочнения позиции, в центре Едвабно была выстроена цитадель. Из Оссовца по просьбе полка были привезены маленькие мортирки для стрельбы навесным огнем. Полк имел кроме этого осветительные пистолеты, купленные по собственной инициативе у каких-то частных лиц.

Патроны к этим пистолетам получались кроме этого частным образом от одной артели в Новгороде. Это был на уникальность дружный, прочно сколоченный полк. Тогда я и осознал, из-за чего мои автоматические ружья были даны для опробования как раз в эту часть.

Я произвел пробную стрельбу, стреляли и солдаты и офицеры. Позже я продемонстрировал разборку и сборку автоматической винтовки, растолковал ее устройство, поведал о итогах полигонных опробований. Меня, само собой разумеется, задавали вопросы, все ли у нас предоставляется в распоряжение изобретателя, какие конкретно у него условия работы, как относится к автоматическому оружию наибольшее руководство, что делается в этом отношении за рубежом…

– Если бы у нас были такие винтовки! Из-за чего так медлительно идет разработка?

Я видел, что окружавшие меня люди проявляют живейший интерес к оружию. Так как они собственной кровью и жизнью расплачивались за недочёт технических средств войны в царской армии!

Ежедневно нахождения на фронте убеждав меня, что не было возможности заканчивать отечественные умелые работы, а напротив, следовало вероятно шире развивать их. Немцы кроме этого еще не имели автоматических ружей, но они уже успели внести массу самых усовершенствований и разнообразных изобретений в оружие. У них уже были оптические прицелы, каковые давали возможность обнаруживать цели на громадном расстоянии и облегчали прицеливание.

Для увеличения скорострельности к ружьям Маузера были приспособлены магазины на 25 патронов, – это разрешало стрелкам при отражении атак не терять время на новое заряжание из обоймы по окончании каждых пяти выстрелов. Немцы приспособили к ружьям особые мортирки в виде круглого станка, из которых возможно было выбрасывать по крутой траектории мелкие гранатки. Такое приспособление было очень эргономичным при обстреле окопов с расстояния до двухсот метров.

Германские армии были обильно снабжены перископами для наблюдения из-за укрытий, и разными осветительными средствами, начиная от осветительных пистолетов и заканчивая замечательными прожекторами.

Как довольно часто мне приходилось замечать то резкое различие, которое существовало в этом отношении между русской и германской армиями!

С негодованием показывали мне офицеры различных полков на всю отечественную бедность в военной технике. не забываю, как седой комполка, которого я сопровождал на протяжении его простого обхода окопов, обратил мое внимание на лучи германских прожекторов, скоро скользившие по отечественным укрепленным линиям.

– А у нас что? – задал вопрос он в этот самый момент же ответил: – У нас одна лишь божья луна!

Русским бойцам приказали строго-настрого беречь патроны. А соперник всегда производил ночью фальшивые тревоги. Не имея осветительных средств, русские открывали неистовую пальбу, производя попусту, на эйфорию неприятеля, огромное количество патронов.

– О чем думало военное министерство? – задавали вопросы меня. – Неужто оно не имело возможности заготовить кроме того таких пустяков, как осветительные пистолеты!

Кстати, на фронте мне удалось дать добро один таинственный вопрос, что продолжительное время очень тревожил нас, работников Оружейного отдела. На протяжении собственной заграничной командировки в 1913 году я встретился с одним осведомителем, что поведал мне о очень ответственном тайном изобретении. Он уверял, словно бы в Германии изобретена пуля типа «СС», владеющая совсем необычайными баллистическими качествами.

Она была существенно тяжелее вторых пуль, но имела однообразную с ними начальную скорость при том же давлении пороховых газов. Это означало, что немцы изобрели пулю с значительно лучшей баллистикой без всякого повышения порохового заряда в патронах. Ясно, какой острый интерес в среде оружейников должно было стать причиной этого сообщение. Я давал слово осведомителю очень большое вознаграждение, если он дотянется мне хотя бы два-три патрона с таковой пулей. Но взять их не удалось.

Единственно, что имел возможность мне сказать осведомитель совершенно верно, это форма новой пули. Она была биоживальной, другими словами имела, кроме остроконечной головной части, и закругленный задок.

Я везде охотился за данной пулей. Приехав на фронт, я подбирал, где лишь возможно, германские ружейные патроны – и кинутые на поле сражения и оставшиеся в трофейных ружьях. Сначала таинственная пуля «СС» была неуловима. Но в один раз в окоп воины доставили захваченный германский пулемет. Я подошел к нему. Вижу, в нем торчит еще кусок нерасстрелянной ленты.

Извлекаю один патрон, вынимаю пулю из гильзы, и меня кроме того в жар кинуло от эйфории – новая пуля марки «СС»!

Сотня таких пуль была отправлена в Оружейный отдел для изучений. И что же выяснилось? Начальная скорость новой пули была намного меньше, чем у более легких пуль. Ничего особого она собой не воображала, а была простая вещь: выигрыш в весе – утрата в скорости.

Возможно, вся эта история случилась лишь от неточности осведомителя, а возможно, и сами немцы специально распространяли такие сведения, дабы напугать собственных будущих соперников.

Но в Германии было достаточное количество не мнимых, а очень нововведений и действительных усовершенствований. Немцы придали своим полевым армиям тяжелую артиллерию, стрельба которой в первые месяцы войны создавала подавляющее моральное чувство, в особенности на не обстрелянные еще части. Летом 1915 года германцы применили новое средство истребления – удушающие газы.

Развитие позиционной войны выдвинуло множество новых типов оружия для поражения соперника, сидящего за укрытиями, и в основном для разрушения этих укрытий. Это были бомбомёты и миномёты. Первые германские минометы бросали разрывные боеприпасы весом в 50 килограммов на расстояние в 200-300 метров; скоро у немцев показались тяжелые минометы с дальностью стрельбы до 400 метров, а боеприпасы весили уже 100 килограммов.

Минометы имели вид маленькой мортирки, заряжавшейся с дула и стрелявшей под громадными углами возвышения. Это незаменимое оружие окопной войны непрерывно совершенствовалось и использовалось во все возрастающих масштабах. А войска России взяли это замечательное оружие, как и другие технические средства, с громадным запозданием.

Германская индустрия обширно отвечала на требования и запросы войны. Исследовательские университеты и проектные бюро с подготовленным кадром изобретателей и конструкторов оказывали огромную помощь собственной армии.

Война открыла убожество и всю нищету царской России в отношении техники. Война нашла катастрофический провал практически во всех отраслях снабжения армий, начиная от тяжелых осадных и крепостных орудий и заканчивая несложными протирками к ружьям. России, как стране земледельческой, не по плечу была борьба с промышленной Германией.

В мирное время для русского обывателя все это было незаметно; только война открыла ему многое… Из-за чего у нас нет всего того, чем владеет германская армия? Из-за чего отечественная промышленность не выбрасывает на фронт всего нужного? В чем обстоятельство отечественной ужасной отсталости? Такие вопросы появлялись у каждого русского человека.

Всем становилось ясно, что война – это экзамен не только для армейского министерства, но для всего публичного строя. Этого экзамена царское правительство не выдержало. какое количество раз мне приходилось сейчас слышать об этом.

Так жить больше запрещено!

На протяжении переездов я всегда беседовал с сопровождавшими меня лицами, будь то офицер, шофёр, с которым я садился рядом, конвойный казак либо стрелки, назначенные в мое распоряжение.

«Не позаботились,– говорили они мне, – не заготовили всего, что было необходимо. Предали людей, отправляют на убой. Нет ни снарядов, ни ружей, ни тяжелой артиллерии.

Из-за чего у «него» все имеется? Так нельзя воевать…»

Я ощущал, само собой разумеется, что они правы в собственных обвинениях. Я был лишь инженером-оружейником; мой социальный кругозор был ограничен. Я обожал собственный оружейное дело, и оно полностью заполняло всю мою жизнь. Конструкция какой-нибудь автоматической совокупности либо чертеж пули с удачнейшей для преодоления сопротивления воздуха формой интересовали меня более всего. Но трагедия со снабжением русской армии была через чур страшна. Отсталость России была ужасной.

Это вынудило меня, как и многих вторых, поразмыслить о тех вопросах, мимо которых мы раньше равнодушно проходили. Так жить дальше было нельзя!..

АРМИЯ ОТСТУПАЕТ

Теряя массы военнопленных, орудия и обозы, медлительно отходила в осеннюю пору 1915 года невооружённая русская армия под ударами неприятеля, обильно снабженного разнообразной бронетехникой. 4 августа была покинута Варшава. А после этого неспешно очищались и сдавались наибольшие крепости – Ковно, Новогеоргиевск, Оссовец…

не забываю ночь незадолго до оставления Брест-Литовска. Окрестности его пылали, а в самом городе полная темнота, на улицах – никакого освещения. Все лавки были закрыты, ничего нельзя достать из продовольствия. ЖД буфет безлюден – все съедено. С трудом я раздобыл себе кусок сыра – целый мой скудный обед за весь день.

Нужно было выбираться из города, и поздно вечером я устроился в одном из санитарных поездов.

B купе около дымящегося самовара завязалась беседа. Настроение было подавленное. Армия отступала, большие территории отдавались неприятелю. Многие думали, что наступает финиш войны и что Российская Федерация не имеет возможности больше противостоять неприятелю.

Как бы в подтверждение этому слышались нередкие взрывы, которыми уничтожались различные запасы и наши укрепления. Огромные зарева пожаров, развеваемых ветром, выделялись на фоне мрачного покрова чёрной ночи.

Я попытался ободрить собеседников. Не все еще утрачено, убеждал я. Оставление территории не есть еще финишем войны, была бы лишь сохранена армия. А войска России не стёрты с лица земли, они делают планомерное отступление.

Данный великий отход без уничтожения и разгрома армии по преимуществу будет оценен лишь в будущем. В 1709 году мы видели шведские армии под Полтавой, в 1812 году армии Наполеона по окончании боя под Бородиным были в Москве – и все-таки русские победили войну. Я показывал кроме этого на то, что у России имеется союзники, мощь которых очень громадна. Они должны оказать помощь русской армии и снабдить ее всеми техническими средствами. Немыслимо, дабы этого не было!

Так как, оказывая помощь России, они сберегают самих себя…

Высказываясь так, я, но, и сам в глубине души не верил своим словам, я ощущал, что аргументы мои не являются убедительными. отступления и Постоянные поражения отнимали всякую бодрость, всякую надежду на благоприятный финал войны и на возможность ее продолжения.

Встали активные дебаты. В отечественном беседе не принимал участия лишь один немногословный врач, с карандашом в руке изучавший какие-то чертежи. Заинтересовавшись, я подошел к нему.

Каково же было мое удивление, в то время, когда я заметил, что перед врачом лежит атлас к моему труду «Основания устройства автоматического оружия»! Так как тема была через чур особая и сухая, то, само собой очевидно, произведение это было распространено лишь между оружейниками. Ясно мое громадное наслаждение, в то время, когда я заметил человека, прилежно изучающего разные образцы автоматического оружия.

Ни оставление Брест-Литовска, ни занятие неприятелем огромных территорий, ни пожары, ни взрывы – ничего не действовало на врача. Его целиком и полностью поглощал интерес к оружию. Мне поведали, что врач отдавал целый собственный досуг изучению механизмов автоматических ружей, не обращая внимания на добрые насмешки со стороны собственных сотрудников.

В то время, когда я рассказал о собственном авторстве, то данный «врач по неточности» всячески старался выказать внимание ко мне: он поделился на ночь со мной подушкой и укрыл меня собственной буркой, поскольку ночь была весьма холодная.

Я направился в город Венден – в район сосредоточения XII армии, которая снова формировалась для предохранения дорог к Петрограду. Тут я кроме этого должен был осмотреть в армиях оружие, привести его в порядок, организовать починочные мастерские.

Все дороги, размытые наступившими дождями, были запружены отступающими армиями, Передвижению армий мешал громадный поток беженцев. Нескончаемой вереницей двигались по дорогам и по обочинам телеги, нагруженные всяким скарбом; слышался плач голодных детей, гул привязанной к телегам скотины; исхудавшие лошади с выдававшимися ребрами, надрываясь, тащили тяжелую кладь. Печать сумрачной скорби и уныния отражалась на лицах людей, шагавших рядом с телегами.

Из расспросов я выяснил, что они двигаются в Смоленскую губернию. какое количество дойдет их до места?

Наровне с телегами беженцев время от времени возможно было видеть повозки, запряженные несколькими лошадьми. На этих повозках покоились всевозможных размеров церковные колокола. Колокола вывозились из покидаемых районов, дабы не оставлять немц

Зомби Апокалипсис в GTA 5 — В ПОИСКАХ ТАЙНОГО БУНКЕРА! [НАЧАЛО]

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: