В. г. федоров «в поисках оружия» часть 10

С фронта мы возвратились в Париж… До отъезда оставались считанные дни. Это время мне хотелось применять в первую очередь чтобы вероятно подробнее узнать все вопросы, касающиеся производства ручных пулеметов.

Я обратился прося к адмиралу Русину, дабы мне было выхлопотано разрешение посетить мастерские, изготовляющие пулеметы совокупности Шоша. Никаких препятствий к тому не встретилось, и меня доставили на автомобиле в одну из таких мастерских.

Офицер французского военного министерства совершил меня в маленький кабинет, где за столом, склонившись над чертежами, сидел пожилой, лет пятидесяти, полковник, одетый в простую для французов форму лазоревого цвета. То был конструктор ручного пулемета – Шоша. Он был высокого роста, узкий, подвижной, с кратко подстриженными усиками. Мы скоро познакомились.

Выяснив, что я являюсь его сотоварищем по работе над автоматическим оружием, он с особой любезностью продемонстрировал мне производство. В его распоряжении пребывало пара механических мастерских, где было уже закончено изготовление первых умелых партий пулеметов.

– На данный момент, – говорил он, – производство пулеметов налажено и на оружейных фабриках. А в этих мастерских под моим управлением только проверяются и уточняются рабочие чертежи и вносятся разные небольшие трансформации в конструкцию. Лишь сейчас, – продолжал он, – закончено то дело, над которым я трудился в течение пятнадцати лет…

Из беседы с Шоша я выяснил, что первый его ручной пулемет был изготовлен еще в 1907 году. В те годы многие французские конструкторы занимались проектированием ручных пулеметов. На вооружение была принята совокупность Гочкиса примера 1909 года, а Шоша была заявлена признательность в приказе по армейскому ведомству. В 1913 году он снова возобновил свои работы.

Дело подвигалось весьма медлительно, и только на протяжении войны обратили внимание на его пулемет, отличавшийся особенной простотой изготовления.

– В начале войны, – сказал Шоша,– я получил приказ закончить в малейший срок усовершенствование моей конструкции. Мне и моим ассистентам удалось скоро совладать с поставленной задачей. И вот сейчас с этим пулеметом французский воин дерется против немцев.

И хорошо дерется, – закончил с гордой ухмылкой изобретатель, с опаской поглаживая ствол собственного пулемета.

Шоша появился в первой половине 60-ых годов XIX века. Двадцати двух лет окончил Политехническую артиллерийскую школу. Работа его была очень разнообразна: он трудился участником умелой рабочей группе в Версале, где испытывал разные образцы стрелкового оружия; служил в проектно-конструкторском бюро на оружейном заводе в Пюто; был главой мастерской на заводе в Сент-Этьене.

Всё это дало ему возможность изучить не только требования и различные конструкции оружия к ним, но и составления рабочих и методику проектирования чертежей, и всю производственную часть. Эти три стадии подготовки имеют огромное значение для успешности работ. Таковой путь возможно смело советовать каждому изобретателю.

Осмотренная мной мастерская была не весьма больших размеров: в ней пребывало, возможно, не более трехсот станков. Помещение было весьма яркое – стеклянная крыша, громадные окна. Шоша обратил мое внимание на то событие, что очень большая часть подробностей его пулемета имела возможность изготовляться на простых токарных станках. Фабрикация была недорогая, технологический процесс весьма простой.

Число отдельных операций было втрое меньше, чем при изготовлении станкового пулемета Гочкиса.

Тут же я в первый раз познакомился с устройством ручного пулемета Шоша. Он принадлежал к самый распространенному в то время классу автоматического оружия с подвижным при выстреле стволом. Оригинальность его заключалась в большой длине пути подвижных частей по сравнению с другими совокупностями: они двигались более чем на длину патрона; исходя из этого открывание затвора происходило позднее и гильза выбрасывалась значительно легче.

Но чрезмерный путь, что проходил затвор с другими подробностями совокупности, приводил к необходимости иметь более долгую внешнюю коробку, заключавшую все подвижные части; она выдавалась через чур назад к лицу стрелка. Особенной необходимости устанавливать таковой долгий путь, но, не было. Пример Шоша не без основания именовали конструкцией армейского времени, в то время, когда главное внимание обращалось на легкость изготовления, дабы скорее дать в армии большое количество автоматического оружия…

Возвращаясь на автомобиле в гостиницу Грильон, я думал:

«И в Англии и во Франции не только имеются отдельные образцы ручных пулеметов, но и установлено уже их массовое производство. Русской армии кроме этого нужен особый завод для изготовления ручных пулеметов. Он должен быть выстроен.

В эру распространения автоматического оружия нужно иметь таковой завод. Продвижение этого вопроса зависит в какой-то степени и от меня, как участника Артиллерийского комитета».

Я тогда же, в автомобиле, дал себе слово добиться не смотря ни на что постройки особого завода по выпуску ручных пулеметов. Я знал, что путь будет тяжёл и долог.

Главная трудность заключалась в том, что в то время в Российской Федерации недоставало подходящих кадров инженеров, техников, оружейных мастеров и по большому счету квалифицированных работников. Они были практически на счету. Многие были на фронте.

А ожидать окончания войны не было возможности. Нужно было ковать железо, пока горячо…

Из всех вопросов стрелкового оружия, каковые выдвинула война, вопрос о ручном пулемете был самый важным. Мне все же удалось по возвращении в Россию добиться хорошего ответа, и в 1917 началась постройка особого завода. В моей жизни он занял достаточно большую страницу, относящуюся ужe полностью к периоду советской власти.

Я трудился на этом советском заводе со дня пуска в 1918 году в течение тринадцати лет, неустанно занимаясь вопросами автоматического оружия.

Советская власть открыла широкий простор творчеству конструкторов и изобретателей автоматического оружия у нас. Скоро вырос многочисленной коллектив молодых оружейников. Появляются всё новые образцы автоматического оружия: ручных пулеметов, автоматических ружей, пистолетов-пулеметов. Из года в год во все громадных размерах начинается их массовое производство.

В полную силу расцветают таланты таких наибольших мастеров оружейного мастерства, как Дегтярев, Токарев, Шпитальный и другие.

НЕУЛОВИМЫЙ ПОЛЗУН

В Париже для меня была еще одна занимательная приманка – это автоматическая винтовка системы Маузера, захваченная французами на сбитом германском аэроплане, – та самая винтовка, о которой сказал еще на английской конференции Альбер Тома. Но осмотр данной винтовки был большое количество сложнее, чем знакомство с мастерской Шоша. Не легко мне удалось взять разрешение для для того чтобы осмотра. Меня совершили с величайшей таинственностью в одну из помещений французского военного министерства.

Подвели к столу, окруженному несколькими французскими офицерами.

Я с жадным любопытством посмотрел на стол. В том месте лежали кое-какие подробности винтовки Маузера. Вот очень сильно поврежденный, изогнутый ствол. Рядом – ствольная коробка с несколькими сохранившимися частями спускового механизма.

Позже мне привлек внимание затвор. После этого я рассмотрел две опорные планки, и куски поломанной и обгоревшей ложи. Все части были повреждены при падении самолета.

Мне не нужно было большое количество времени, дабы подметить, что самой основной и самая секретной подробности, в частности ползуна, на устройстве которого была основана автоматика совокупности, тут не было.

– А где же ползун? – обратился я к офицерам.
– Больше никаких частей у нас нет,– послышался ответ. – Возможно, ползун был выкинут германским летчиком в момент трагедии.

«Что за проклятый ползун! – думал я.– Словно бы его кто-то заколдовал. Никак он не дается мне в руки».

Еще незадолго до войны, на протяжении одной из моих командировок в Германию, я пробовал дотянуться эту наиболее значимую часть автоматической винтовки Маузера. Но это не удалось – немцы сохраняли устройство ползуна в строжайшем секрете.

Действительно, в свое время сам Маузер брал во всех государствах, в том числе и в России, привилегии на собственные изобретения. Не брать их и держать собственную совокупность в секрете для частного изобретателя было невыгодно. Так как всякое открытие либо изобретение в большинстве случаев не редкость уже подготовлено целым рядом предшествующих исследований и работ, создаваемых во многих государствах. И тут принципиально важно сообщить последнее, решающее слово, дабы завершить все творческие поиски и увенчать их какой-то новой совокупностью оружия.

Любой конструктор, сообщивший это слово, торопился срочно закрепить изобретение за собой, опасаясь, что им воспользуется кто-либо второй. Эти-то привилегии частенько и помогали нам выяснять кое-какие ответственные подробности в новейших конструкциях. Свод привилегий, забранных Маузером, был издан в виде объемистого тома. Он имелся у нас в библиотеке Артиллерийского комитета. По возвращении из заграничной командировки я засел за внимательное изучение этого тома.

Сопоставляя разные конструкторские приемы Маузера с известными мне данными его оружия, мне удалось заочно представить себе устройство ползуна и выяснить, какая совокупность была признана в Германии наилучшей…

Ясно, насколько велико было мое желание заметить данный ползун воочию и проверить правильность моих расчётов и предположений. Разглядывая отдельные подробности, разложенные на столе в помещении французского военного министерства, я увидел выбитый на них порядковый номер –244. Это показывало, что захваченная винтовка принадлежала к первой партии тех пятисот экземпляров, о заказе которых мне было известно еще незадолго до войны.

Стоя среди французских офицеров у стола, на котором лежали части германской винтовки, я начал объяснять им принцип, на котором основано устройство ползуна.

Автоматическое открывание затвора в винтовке Маузера было основано на перемещении, либо, как мы говорили, на «дрыганье», при выстреле особенной части, в большинстве случаев именуемой ползуном. Он расположен сверху затвора. Сущность автоматического действия, основанного на этом принципе, заключалась в следующем.

При выстреле благодаря отдачи вся винтовка приобретает некое перемещение назад, создавая толчок по плечу стрелка. Вольный ползун, лежащий над затвором, благодаря собственной инерции пытается остаться на месте,– иными словами, он приобретает некое перемещение вперед по отношению к винтовке, как бы сохраняющей собственный положение. Такое перемещение ползуна разводит в стороны симметрично расположенные опорные планки, подпирающие позади затвор.

Затвор освобождается и под действием пороховых газов, надавливающих на его передний срез, отбрасывается назад. В один момент из патронника извлекается выбрасывателем стрелянная гильза и сжимается находящаяся позади затвора спиральная пружина, возвращающая после этого затвор в начальное положение. А ползун имеет собственную особенную пружинку, которая и ставит его на место.

Наряду с этим ползун, со своей стороны, действует на опорные планки, сцепляющие затвор со ствольной коробкой.

Если сравнивать с автоматическими совокупностями, имеющими подвижной ствол, подобная конструкция подкупает простотой собственного устройства и меньшим весом, поскольку тут нет необходимости иметь внешнюю коробку, в которую заключены в большинстве случаев все подвижные части. С принципом «дрыганья» ползуна мы в первый раз познакомились при изучении шведской совокупности Шегреня, испытывавшейся в Российской Федерации в 1911 году.

Совокупность эта была так уникальна, что на этом же принципе стали разрабатывать собственные автоматические ружья сходу два русских изобретателя – глава Сестрорецкого оружейного завода Дмитриев-Байцуров и табельщик того же завода Стаганович. На эти работы были ассигнованы особенные средства; но к началу войну они не были закончены.

По большому счету на Сестрорецком заводе было сосредоточено изготовление всех умелых русских образцов автоматического оружия. Данный завод имел хорошее оборудование. Вместе с тем он был расположен всего в часе езды от Петрограда. Исходя из этого все возбуждаемые конструкторами вопросы могли быть разрешены в более маленький срок, чем при командировке их в Ижевск либо Тулу. Сестрорецкий завод был наибольшей кузницей кадров русских оружейников-изобретателей.

Тут трудились В. Дегтярев и Ф. Токарев – оба сейчас Храбрецы соцтруда. Тут трудился гениальный мастер Рощепей. На этом же заводе проходили годы и моей конструкторской деятельности.

Тут трудился дружный и спаянный коллектив изобретателей, инженеров, мастеров, рабочих, проникнутых неспециализированной любовью к собственному оружию.

ЗНАКОМСТВО С ПАРИЖЕМ

Перед отъездом хотелось хоть мало осмотреть столицу Франции. Будущее как-то смеялась в этом отношении нужно мной. Первый раз я был в Париже в 1913 году всего два дня, по окончании долгого нахождения в Швейцарии и Германии.

В соответствии с взятому приказанию, мы с моим товарищем, офицером генштаба, должны были неожиданно возвратиться из Женевы в Санкт-Петербург…

Я попал тогда в Париж на протяжении рождественских праздничных дней. Все музеи, выставки, достопримечательные места были закрыты. Мне оставались только одни улицы.

Они были переполнены торжественно настроенной, радостной толпой. В эти дни разрешалась свободная торговля с лотков, и разные уличные представления клоунов, скоморохов, фокусников. Все это еще более оживляло улицы Парижа. У меня осталось тогда лишь это единственное чувство: пара шумливая, жадная до наслаждений и всяких зрелищ масса людей увлекающихся парижан.

С этим впечатлением я и ехал в отечественный холодный, пара сумрачный Санкт-Петербург с его городовыми, строго смотрящими за порядком…

Сейчас, на протяжении войны, картина была пара другая. Война наложила на Париж собственный отпечаток. На улицах виделось меньше народа. Тут было обратное явление если сравнивать с Лондоном: в столице Англии отыскало себе прибежище население бельгийских городов, английские улицы были полны народа.

Сейчас в Париже мне не было нужно большое количество замечать главную «достопримечательность» этого города – парижскую толпу. В этом случае было нужно обратить больше внимания на неодушевленные предметы – дома, строения, их архитектуру, монументы…

Гостиница Грильон, в которой я жил, пребывала на самой громадной площади Парижа – площади Согласия. Но она не создавала особенного впечатления. Она не была обрамлена со всех сторон прекрасными строениями, – отель украшал ее лишь с северной стороны.

Справа и слева площадь переходила в зеленые массивы широких открытых пространств – парков Елисейских полей и садов Тюильри. в первых рядах был перекинут мост через Сену.

Площадь Согласия была в прошлое время классическим местом казней. Пара тысяч людей сложило тут собственные головы под ударами топора гильотины. Необычное наименование, думалось мне, выбрали французские правители для данной площади!

Посредине площади возвышался привезенный из Луксора египетский обелиск розового мрамора с прекрасными фонтанами. По краям его были воздвигнуты статуи, аллегорически изображающие города и французские провинции. Выделялась статуя Страсбурга – главного города провинции Эльзаса и Лотарингии, потерянных французами в следствии неудачной франко-германской войны 1870-1871 годов. С того времени к подножию монумента, покрытого трауром, парижане каждый день приносили цветы.

В этом сказывалась вековечная неприязнь французского народа к тевтонским завоевателям.

Неподалеку от площади Согласия, по другую сторону Сены, размешались кварталы, в которых были сосредоточены управления и учреждения армейскими силами Франции. Тут пребывали строения армейского министерства, известный Дом калек с интернатом для ветеранов французской армии, военная школа, артиллерийский музей. Все в этих кварталах дышало духом прежнего военного величия Франции. Кроме того площадей и названия улиц говорили об этом.

Одна площадь названа в честь известного французского военного инженера, строителя высококлассных крепостей – площадью Вобана. Вторая – по аналогии с армейским термином, означающим безлюдное, незастроенное место между городом и крепостью, – носит наименование Эспланада. После этого тянется узнаваемый проспект Калек и наконец известное Марсово поле, на котором происходили учения французских армий.

По жёсткому грунту данной огромной площади-поля шагали некогда победоносные батальоны революционной армии и французской гвардии. Тогда любой француз с гордостью носил флаг собственной могущественной нации. Но это было так в далеком прошлом!

В церкви Дома калек пребывала гробница Наполеона. Само собой разумеется, я не имел возможности пройти мимо нее. Могила расположена ниже пола, в особенном склепе. Склеп сверху открыт и окружен балюстрадой.

Около склепа воздвигнуты 12 больших аллегорических фигур, изображающих главные победы Наполеона. На мраморных стенках, помимо этого, высечен долгий последовательность сражений, побеждённых французскими армиями под его руководством.

Эта гробница произвела на меня весьма яркое впечатление. Оно особенно становилось острым от штандартов и многочисленных знамён, каковые свешивались со стенку и как бы осеняли лежащий внизу прах. Голубоватое мягкое освещение, проникающее сверху, придавало особенное, праздничное настроение.

Я стоял у балюстрады и думал о ужасной судьбе «завоевателя Европы», военная слава которого закатилась на заснеженных полях России…

Отечественной войне 1812 года, пожару Москвы, изгнанию Наполеона посвящено у нас множество литературных и художественных произведений. Ни одна война ни у одного народа не окутана так очень сильно и многосторонне поэзией, как это сделано у нас по отношению к смелым событиям 1812 года. Дивные строфы созданы Пушкиным, Жуковским, Батюшковым, в особенности Лермонтовым, Полонским, Майковым, Тютчевым…

Таковой непревзойденный гигант всемирный литературы, как Лев Толстой, посвятил собственный наилучший роман «Война и мир» смелой борьбе русского народа с нашествием Наполеона. Превосходные картины отечественных живописцев изображают эту великую эпопею. Верещагин дал последовательность огромных полотен, запечатлевающих эти незабываемые страницы из истории нашей страны.

«Тут покоится прах того, – думал я, стоя у склепа, – кто причинил неисчислимые бедствия России и ее населению. Уничтоженные деревни и города, опустошенные поля, сожженная Москва были спутниками его похода, закончившегося полным разгромом армии завоевателя. Уходя из Москвы, Наполеон приказал взорвать Кремль, великий монумент русской истории, место, откуда началось собирание нашей страны. «Непобедимые» армии Наполеона, не знавшие до того поражения, были рассеяны доблестью русского вооружённого народа, поднявшегося на защиту собственной отчизны».

…Изумительную красоту Парижа образовывает архитектура некоторых его строений либо, вернее, ансамблей – целого соединения нескольких строений, выстроенных в каком-нибудь одном стиле. Мне казалось, что в этом отношении никакой второй город не имеет возможности сравниться с Парижем. Я проходил мимо фасадов, богато декорированных аркадами, колонками, пилястрами, балюстрадами. Большое количество строений украшены скульптурами, барельефами, кариатидами.

Чарующее чувство произвела на меня эта кружевная сетка, эти драгоценности парижских архитекторов.

Центральная часть Парижа имеет большое число таких ансамблей: огромный комплекс строений Луврского дворца, Пале-Рояль, строения палаты парламентариев, Парижской думы, Сорбонны (университета), биржи, парижских театров.

Второе, что мне привлекло внимание,– это обилие зелени в различных частях города. Тут я осознал, из-за чего так славятся парижские парки. Я прошелся по зеленому царству Тюильри с его негромко шелестящими фонтанами, красивыми статуями, прудами, шикарными аллеями и внезапно почувствовал себя очень успокоенным, на время как бы отрешенным от кипучей судьбы, грозных событий, кошмаров войны.

Так громадно было очарование этого уголка природы, созданного искусной рукой живописца.

Из Тюильри я прошел на лежащую поблизости Вандомскую площадь. Маленькая по своим размерам, она сдавлена к тому же находящимися по ее краям высокими зданиями. Исходя из этого она не создавала особенного впечатления.

Я спросил только поставленной тут колонной в честь Наполеона. Вандомскую площадь возможно сравнивать с Трафальгарской в Лондоне и отечественной площадью Урицкого в Ленинграде. Все три украшены высокими колоннами в память знаменательных событий одной и той же эры. На Трафальгарской площади возвышается монумент в честь адмирала Нельсона, разбившего французско-испанский флот в 1805 году.

У нас воздвигнута Александровская колонна в честь побед русских армий в Отечественную войну 1812 года.

Вспомнилась мне история Вандомской колонны: в ней сказалась экспансивность французского характера. Первоначально колонну венчала статуя французского короля Людовика XIV. На протяжении буржуазной революции колонна была низвергнута. Но скоро она снова была восстановлена, и в этом случае ее украшала уже статуя Наполеона I.

Прошло некое время, и Наполеона постигла участь Людовика – он полетел вниз. Но значение великого полководца не ограничивалось лишь тем, что он занимал трон французской империи, и монумент ему на Вандомской площади был снова воздвигнут.

В царской России вопрос о статуе, венчающей колонну на Дворцовой площади, кроме этого воображает некий интерес. Тут по заслугам необходимо было бы поставить статую национальному герою – генерал-фельдмаршалу Кутузову. Но он, как мы знаем, был не в чести при дворе.

И царские сановники, очевидно, решили поставить монумент Александру I. Но ставить на вершине колонны бюст царя считалось предосудительным. Тогда в отличие от колонн в Париже и Лондоне решили на вершине поместить ангела. А Кутузову отвели место поскромнее – на площади у Казанского собора, где покоится прах великого генерал-фельдмаршала и находятся флаги, отбитые в битвах с французами.

Мне удалось кроме этого осмотреть известный собор Нотр Дам – одну из достопримечательностей Парижа. Мне казалось, что я прекрасно знаю его по известному роману Виктора Гюго «Собор парижской божией матери». Необычайное чувство торжественности и романтики, веявшее со страниц этого романа, запечатлелось на всегда. Но то, что я заметил в действительности, превзошло всякую фантазию. Это было чудо художественного гения. Основание собора Нотр Дам относится еще к 1163 году.

Это место считается самым древним пунктом Парижа. Тут была расположена маленькая крепость, выстроенная еще римлянами на протяжении походов Юлия Цезаря для покорения галлов – древних жителей Франции. селение и Эта крепость назывались в то время Лютецией.

Я стоял, как зачарованный, разглядывая это архитектурное великолепие. Передо другой возвышались стрельчатые порталы с колонками, заполнявшие целый нижний этаж. Выше лежал замечательный широкий карниз с нишами, в которых были поставлены статуи французских королей. Еще выше – круглая, громадных размеров розетка со стрельчатыми окнами по бокам. Потом возвышалась прекрасная балюстрада и две башни, венчающие целый собор. Вся плоскость фасада была покрыта разными украшениями.

Поражало обилие скульптурных изображений разных чудовищ и зверей-химер, о которых так поэтично писал Виктор Гюго. Увы! Я ощущаю на данный момент собственное полное бессилие передать в словах то огромное чувство, которое произвела на меня эта архитектура.

Это нужно видеть!

ЦЕНА БЛАГОДУШИЯ

Замечая парижскую судьбу, сталкиваясь тут с разными людьми, я увидел одну характерную изюминку, которая придавала особенный тон всему окружающему. Это какая-то беспечность, непреодолимая тяга ко всему, что может доставить наслаждение, удовольствие, благодушие.

Черты эти проявлялись во всем: и в людском говоре, заполнявшем бессчётные парижские кафе, и в манере многих людей наряжаться и бесцельно фланировать по бульварам и улицам, и в пристрастии парижан к цветочным и кондитерским магазинам. Цветы и букеты я видел везде, пожалуй, так же довольно часто, как и бутылки хорошего вина. Само собой разумеется, все это относилось в основном к кругу состоятельных людей.

Настойчивое желание сохранить легкомысленный уклад судьбы, теплый уют – не смотря ни на что, кроме того вопреки войне, пылавшей над всем миром, – такое рвение я подмечал у большинства обитателей данной страны. Мне казалось это особенно необычным по окончании визита Англии, где все дышало практическим духом, пара жёстким, но настойчивым и целеустремленным. А во Франции чуть уловимо чувствовалась излишняя мягкость, я бы сообщил, кроме того размягченность.

В то время я не придал особенного значения этому неясному впечатлению. Его заслонили серьёзные события, напряженная борьба с нашим неспециализированным неприятелем. И только спустя четверть века, в то время, когда в первой половине 40-ых годов двадцатого века металлические фашистские полчища Гитлера раздавили красивую Францию и поработили ее народ, – только тогда я осознал подлинную цену данной черты французского обывателя.

Я остро понял, какую роковую роль сыграли в данной трагедии разросшиеся до размеров социальной заболевании благодушие и беспечность, неспособность небольшого буржуа отказаться от домашнего уюта, от мелких привычек, порабощающих человека.

ПУТЬ НА РОДИНУ

Дела отечественной миссии во Франции были закончены. Нам предстоял обратный путь в Россию. В бурную погоду, в то время, когда сильный пронзительный ветер гнал низкие серые облака над вспененными волнами Ла-Манша, мы покинули на мелком миноносце берега Франции и снова направились к Английским островам.

Я достаточно сносно переносил морскую качку при всех моих плаваниях по различным морям. Но тут я в первый раз не устоял. Волны жестоко трепали миноносец. Я катался по полу трюма в ожесточённых приступах морской заболевании, не будучи в состоянии удержаться на месте.

Для меня было совсем непонятным, как смогут моряки тихо выдерживать продолжительные переходы на протяжении бури на миноносцах, в то время, когда они то ложатся набок, то высоко задирают собственный шнобель кв

Презентация книги Евгения Федоров Госпереворот. Технология предательства 10.03.17

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: