Святослав логинов «цирюльник»

Аннотация: В средневековый город попадает отечественный современник – доктор. Никакого мракобесия. Никто не тащит его в костер, не обвиняет в ереси либо колдовстве. Он допущен к больным и пытается им оказать помощь.

Но концовка не будет ровной.

Всю ночь Гийома Юстуса мучили кошмары, и утром он проснулся с тяжёлой головой. Помещение была полна дыма, забытый светильник чадил из последних сил, рог, в который была заключена лампа, обуглился и скверно пахнул. Юстус приподнялся на постели, задул лампу.

Не страно, что болит голова, скорее направляться изумляться, что он по большому счету не сгорел либо не задохнулся в чаду. Прекрасно ещё, что ставень хорошо закрыт, и свет на улицу не проникал, в противном случае было нужно бы встретить утро в колонии: приказ магистрата, запрещающий жечь по ночам пламя, соблюдается строго, а караул неизменно рад случаю вломиться среди ночи в чужой дом.

Юстус открыл окно, возвратился в постель и забрался под тёплое одеяло. Он был обижен собой, для того чтобы с ним прежде не случалось. Быть может, это старость; в то время, когда человеку идёт пятый дюжина, слова о старости перестают быть кокетством и преобразовываются в неприятную истину.

Но вероятнее, его из колеи загадочный господин Анатоль.

Слуга Жером неслышно вошёл в помещение, поставил у кровати простой ланч Юстуса – тарелку сваренной на воде овсяной каши и яйцо всмятку. Юстус привычно кивнул Жерому, не то здороваясь, не то благодаря. Имеется не хотелось, и Юстус ограничился стаканом воды, настоянной на ягодах терновника.

Город за окном неспешно просыпался. Цокали копыта лошадей, скрипели крестьянские телеги, какие-то дамы, успевшие повздорить с утра, звучно бранились, и ссору их прекратило лишь протяжное берегись!.., донёсшееся из окон верхнего этажа. Кумушки, подхватив юбки, бросились в различные стороны, зная по опыту, что за этим криком им на головы будет выплеснут ночной горшок.

Книга, которую Юстус планировал читать вечером, нераскрытой лежала на столике. Для того чтобы с ним также ещё не бывало. Вечер без книги и утро без бумаги и пера!

Господин Анатоль тут ни при чём, это он сам разрешил себе распуститься.

Юстус рассердился и поднялся, решив в наказание за леность лишить себя последних мин. утренней неги. Чуть он успел одеться, как Жером доложил, что мэтр Фавори ждёт его.

Мэтр Фавори был актуальным цирюльником. Он редко стриг простых людей, предоставив это ученикам, за собой же покинул знатных клиентов, которых обслуживал на дому. Помимо этого, он контрабандой занимался медициной: не ждя указаний доктора, пускал больным кровь, вскрывал нарывы а также осмеливался делать выводы о внутренних заболеваниях.

Вообще-то Гийом Юстус обязан был пресечь незаконный промысел брадобрея, но он не считал это столь необходимым. Рука у молодого человека была жёсткая, и вряд ли он имел возможность натворить большое количество бед. К тому же мэтр Фавори замечательно умел держать себя.

Он был обходителен, нагловато вежлив и вот уже третий год каждый день брил Юстуса, ни разу не заикнувшись о плате.

Мэтр Фавори ожидал Юстуса в кабинете.На громадном столе были расставлены бронзовые тазики, дымилась паром чаша с тёплой водой и острым металлическим блеском кололи глаза приготовленные бритвы. Юстуса постоянно смешила страстишка цирюльника раскладывать на столе большое количество больше инструментов, чем требуется для работы. Не смотря на то, что бритвы у мэтра Фавори были хороши.

Юстус уселся в кресло; Фавори, дабы не замарать кружевной воротник, накинул ему на грудь фартук, мгновенно взбил в тазике обильную пену, выбрал бритву и приступил к священнодействию. Прикосновения его были стремительны и легки, кожа как будто бы омолаживалась от острого касания бритвы. Юстус закрыл глаза и погрузился в сладостное состояние слабости, характерное людям, в то время, когда им водят по горлу смертоносно отточенной бритвой.

Голос Фавори звучал издали, Юстус привычно не слушал его. Но тут его ушей коснулось имя, которое вынудило мгновенно насторожиться:

– господин Анатоль заявил, что жар спадёт, и рана начнёт рубцеваться. Я был с утра в палатах, любопытно, понимаете И что же?.. Монглиер спит, лихорадка отпустила, гангрены никаких следов.

В случае если так отправится и дальше, то послезавтра Монглиер опять сможет драться на дуэли. Кстати, никто из больных господина Анатоля не погиб данной ночью, а ведь он их отбирал единственно из тех, кого наука признала неисправимыми
– Их признал летальными я, а не наука, – прервал брадобрея Юстус, – человеку же характерно выполнять неточности. Наука, кстати, также не обладает бесконечной истиной. В противном случае учёные были бы не необходимы, для лечения хватало бы цирюльников.
– Вам известный, врач, но в коллегии нам говорили что-то прямо противоположное. Учёнейший врач Маринус растолковывал, что в задачи медика входит изучение в полной мере идеальных трудов Галена и Гиппократа и наблюдение на их базе больных. Аптекари должны делать действия терапевтические и замечать исполнение диеты.

Цирюльники же обязаны заниматься manus opera, сиречь оперированием, для чего направляться иметь тренированную голову и руку, свободную от чрезмерной учёности. Таково распределение сословий во врачебном цехе, пришедшее от древних
– Во времена Гиппократа не было цирюльников! – не выдержал Юстус, – и Гален, как то явствует из его произведений, сам обдирал собственных кошек! Врач Маринус – учёнейший осёл, из-за Скотта и сочинений Фомы он не имеет возможности рассмотреть Галена, на которого так храбро ссылается! В случае если кроме того поверить, что великий пергамец знал о человеке всё, то и в этом случае за тысячу лет тысяча безграмотных переписчиков извратила всякое его слово!

К тому же, небрежением скоттистов многие труды Галена утеряны, а ещё больше показалось фальшивых, – прибавил Юстус, легко успокаиваясь.
– Господин врач! – вскричал мэтр Фавори, – заклинаю вас всеми святыми мучениками: будьте осмотрительны! Я ещё не кончил брить, и вы, быстро встав, имели возможность лишиться щеки, в противном случае и самой жизни. Яремная вена
– Я знаю, где проходит яремная вена, – сообщил Юстус.

Фавори в молчании закончил бритьё и неслышно удалился. Он прекрасно осознавал, в то время, когда возможно позволить себе фамильярность, а в то время, когда направляться без промедлений провалиться сквозь землю. Юстус же, одев праздничную лиловую мантию, отправился в гостиницу Святой Троицы.

Идти было неподалеку, к тому же сточные канавы на окрестных улицах совсем сравнительно не так давно иждивением самого Юстуса были покрыты каменным сводом, и каждый имел возможность вольно пересечь улицу, не рискуя более утонуть в нечистотах.

Отель Святой Троицы размешался сходу за муниципальный стеной, на берегу речки. Четыре строения соприкасались углами, образуя мелкий внутренний дворик. В одном из домов были тяжёлые, окованные железом ворота, неизменно закрытые, а наоборот ворот во дворе устроен спуск к воде, дабы эргономичнее было полоскать постельное бельё и замывать полотно, предназначенное для бинтования ран.

Отель Святой Троицы стоял раздельно от вторых домов, все знали, что тут поликлиника, и прохожие, суеверно крестясь, торопились обойти недоброе место стороной.

Под навесом во дворе лежало всего пять тел: за ночь скончалось трое больных, да около города были отысканы трупы двух бродяг, убитых, возможно, собственной же нищей братией. Юстус ожидал в данный сутки отыскать под навесом ещё четверых, но день назад поутру их забрал себе господин Анатоль, и, как донёс мэтр Фавори, все они остались живы.

Юстус совершил простой обход палат. Всё было практически как в прежние дни, лишь провалились сквозь землю взоры больных, обращённые на него испуганно и ожиданием чуда. У молвы долгие ноги, чуда сейчас ожидают от господина Анатоля.

Возможно, они правы, господин Анатоль вправду творит чудеса.

Сперва Юстус не желал один наблюдать вызволенных у смерти больных, но господина Анатоля всё ещё не было, и Юстус, махнув рукой на сословные приличия, и без того частенько им нарушаемые, отправился в отдельную палату.

Брадобрей был прав: четверо отобранных господином Анатолем больных не только не приблизились к Стигийским топям, но и очевидно пошли на поправку. Монглиер – бретёр и, как поговаривали, наёмный убийца, взявший сравнительно не так давно удар ножом в пузо, – лежал закрыв глаза, и притворялся дремлющим. Он должен был погибнуть ещё вечером, но однако был жив, не смотря на то, что дыхание оставалось прерывистым, а пульс неполным.

Состояние его так же, как и прежде представлялось весьма тяжёлым, но то, что уже случилось, повергало в удивление. Ни у древних, ни у новейших авторов нельзя найти ни одного упоминания о столь стремительном и непонятном улучшении.

Остальные трое больных воображали ещё более отрадную картину.

Бедный, переусердствовавший в изготовлении язв и взявший вместо фальшивой болячки настоящий антонов пламя, выздоровел в одну ночь, воспаление закончилось, язва начала рубцеваться.

Золотушный мальчишка, сын бродячего сапожника, сутки назад лежавший при последнем издыхании, прыгал на тюфяке, а при виде Юстуса замер, уставившись на шёлковую мантию врача. Осматривать себя он не дал и со страху забился под тюфяк.

Четвёртый больной – узнаваемый в городе ростовщик, богач и сказочный скареда, решивший лучше лечь в поликлинику, чем переплатить врачам за лечение, – страдал острым почечным воспалением. Его крики на протяжении семи дней не давали спокойствия жителям отеля Святой троицы. Сейчас же он сидел на постели, наполовину прикрытый одеялом, и при виде врача закричал, угрожая ему скрюченным хизагрой пальцем:

– Не вздумайте утверждать, словно бы применили какое-то дорогое лекарство! Вы не выжмете из меня ни гроша! Господин Анатоль давал слово лечить меня бесплатно!

Что, любезный, не удалось ограбить бедного старика?

Юстус повернулся и, не говоря ни слова, вышел. Ростовщик ударил его в самое больное место: господин Анатоль не брал денег за лечение, а огромные платы Гийома Юстуса вошли в поговорку у местной знати. Само собой разумеется, господин Анатоль прав – грешно наживаться на страданиях ближних, но так как для бедных имеется поликлиника, а за наслаждение видеть доктора в своей квартире нужно платить. Ещё Аристофан увидел: Вознаграждения нет, так и лечения нет.

К тому же, это единственный метод вынудить богачей заботиться о бедных. Город выделяет средства скупо, и практически все улучшения в поликлинике произведены за счёт корыстолюбивого доктора. Этого кроме того господин Анатоль не сможет отрицать.

Господин Анатоль сидел в кабинете Юстуса. Доктора уже не удивляло ни умение молодого коллеги везде принимать непринуждённую небрежную позу, ни его смехотворный костюм. Одноцветные панталоны господина Анатоля были такими широкими, что болтались на ногах и вольно свисали, мало не добывая до низких тёмных башмаков. Одноцветный же камзол безо всяких украшений не имел кроме того шнуровки и застёгивался на круглые костяшки.

Под камзолом показывалось что-то наподобие колета либо обтягивающей венгерской куртки, но, как разузнал мэтр Фавори, маленькое и без рукавов. Лишь рубаха была рубахой, не смотря на то, что и на ней не было возможности отыскать ни вышивки, ни клочка кружев, ни сплоённых складок. Сперва костюм господина Анатоля позвал в городе удивление, но сейчас к нему привыкли, и кое-какие щёголи, к вящему неудовольствию портных, кроме того начали подражать ему.

Ни шпаги, ни кинжала у господина Анатоля не было, к оружию он относился с презрением.

– Приветствую высокоучёного доктора! – оживился господин Анатоль при виде Юстуса. – В достаточно ли равномерном смешении находятся сейчас соки вашего тела?
– Благодарю, – отозвался Юстус.
– Вы продолжительно дремали, – продолжал господин Анатоль, – я ожидаю вас уже двадцать мин.. Излишний сон подобен смерти, не так ли?
– Совсем правильно, – Юстус решил не растолковывать господину Анатолю, что он уже возвратился с обхода. – Если вы готовы, мы имели возможность бы состояться в палаты.
– Следовать за вами я готов неизменно!

Юный человек встал и забрал со спинки кресла белую накидку, без которой не оказался в поликлинике. Юстус никак не имел возможности выяснить, что это. На мантию не похоже, на белые одеяния древних – тем более.

Мало это напоминало шлафрок, но куцый и жалкий. Господин Анатоль облачился и они отправились в неспециализированные палаты.

В том месте их ожидало совсем иное зрелище, нежели в привилегированной палате господина Анатоля, где каждому больному надеялась собственный тюфяк и отдельная кровать. В первом же помещении их встретила волна для того чтобы тяжёлого смрада, что было нужно остановиться и переждать, пока эмоции привыкнут к плохому воздуху. На кроватях не хватало места, тюфяки были постелены кроме того поперёк прохода, и их приходилось перешагивать.

– Лихорадящие, – коротко пояснил Юстус.

Господин Анатоль уже бывал тут раньше и сейчас ощущал себя значительно уверенней. Он, не морщась, переступал тела больных, около некоторых останавливался, запрятав руки за пояснице, наклонялся над лежащим. Тогда больной, если он был в памяти, приподымался на ложе и умоляюще шептал:

– Меня, заберите меня

Но, в этом случае господин Анатоль не выбрал никого. Он только время от времени распахивал собственный баульчик и, выбрав необходимое лекарство, заставлял страдающего проглотить порошок либо мелкую белую лепёшечку. Иногда он извлекал на свет ювелирной работы стеклянную трубку со металлической иглой на финише и впрыскивал лекарство прямо в мышцу какому-нибудь счастливцу.

Но, кое-какие больные отказывались от странной помощи господина Анатоля, и тогда он, пожав плечами, без звучно шёл дальше.

А Юстус внезапно отыскал в памяти, как горячился господин Анатоль в таких случаях в первые дни по окончании собственного появления. Что же, время обламывает всех. Разве сам он прежде разрешил бы кому-нибудь распоряжаться в собственных палатах?

Особенно такому малопочтенному лицу, каким представлялся господин Анатоль. Юный человек не был похожим доктора, он не сказал по-латыни, радостно и некстати смеялся, порывисто двигался. Не было в нём степенной важности, отличающей кроме того самых молодых врачей. Так как как раз уверенность в собственном мастерстве внушает больному доверие к доктору. Основное же – господин Анатоль опасался больных.

Юстус светло видел это и не имел возможности себе этого растолковать.

Но на данный момент скептические мысли покинули ветхого эскулапа. Он замечал, как от лепёшечек и порошком господина Анатоля спадает жар, утихают боли, как умирающие возвращаются к судьбе и болящие поправляются. Это восхищало, как чудо и было столь же неясно.

Сомнения возвратились только по окончании того, как господин Анатоль категорически отказался идти в палату чесоточных. Юстус, что уже был в том месте сейчас, не стал настаивать, и они совместно двинулись в том направлении, где четверо спасённых ожидали собственного избавителя.

Господин Анатоль первый вошёл в палату и внезапно остановился в дверях.

– Где больные? – задал вопрос он, повернувшись к Юстусу.

Юстус боком протиснулся мимо замершего Анатоля и осмотрел палату. Два тюфяка были безлюдны, в помещении пребывали лишь Монглиер и ростовщик. Монглиер в этом случае вправду дремал, а меняла лежал, натянув одеяло до самого подбородка, и мелко хихикал, глядя на вошедших.

– Удрали! – заявил он наконец. – Бродяга сделал вывод, что язва уже достаточно хороша для его промысла, и сбежал. И мальчишку с собой увёл.
– Идиоты! – простонал господин Анатоль. – Лечение не закончено, а они вздумали бродяжничать! Это же суицид, стопроцентная возможность рецидива! Вы-то куда наблюдали? – повернулся он к старику. – Нужно было остановить их.
– А мне что за дело? – ответил тот. – Так еще и лучше, в противном случае лежишь рядом с вором. Да и по мальчишке наверно виселица в далеком прошлом плачет.

Господин Анатоль безнадёжно махнул рукой и, дотянувшись из баульчика трубку с иглой, склонился над лежащим Монглиером.

По окончании процедур и осмотра они возвратились в кабинет. Господин Анатоль скинул накидку, расположился в кресле и, дотянувшись до стола, двумя пальцами поднял лист произведения, над которым незадолго до планировал работать Юстус.

– Возможно полюбопытствовать?

Некое время господин Анатоль изучал текст, беззвучно шевеля губами, а позже вернул его и, набравшись воздуха, сообщил:

– Нет, это не для меня. Не объясните ли неграмотному, чему посвящён ваш учёный труд?

Признание Анатоля пролило бальзам на раны Юстуса. Уж здесь-то, в том малом, что создал он сам, он окажется впереди всемогущего господина Анатоля!.. Кстати, как это доктор может не знать латыни? Преисполнившись гордости, Юстус начал:

– Трактат толкует о лечебных особенностях некоего вещества. Прекрасный этот состав возможно взят калением в керотакисе известных металлургам белых никелей. Летучее садится сверху и именуется туцией. Свойства туции, прежде никому не узнаваемые, воистину изумительны.

Смешавши небольшой порошок с протопленным куриным салом и добавив для благовония розового масла, я мазал тем ветхие язвы и видел улучшение. Раны мокнущие присыпал пудрой, из туции приготовленной, и они подсыхали и рубцевались. Туция, выпитая с водою прекрасных источников, утишает жар внутренний и оказывает помощь при женской истерии.

Господин Анатоль был растерян.

Не знаю таковой туции, – признал он. – И по большому счету, никель не бывает белым.

Юстус встал и выложил на стол сосуд с туцией, скляницу с мазью и осколок камня.

– Ничего необычного нет, – сообщил он, – по причине того, что я первый изучил это тело. А вот – белый никель, либо, в просторечии, обманка.

Лицо господина Анатоля прояснилось. Он высыпал на ладонь мало порошка, растёр его пальцем.

– Ах вот оно что! – вскрикнул он. – А я уж поразмыслил Лишь это не никель, а цинк. Кстати, он вовнутрь не продемонстрирован и от истерии не оказывает помощь, разве что в качестве психотерапевтического средства. Также мне, нашли панацею – цинковая мазь!

Господин Анатоль нырнул в баульчик, вытащил маленькую баночку и протянул её Юстусу. Баночка была полна белой мази. Юстус поддел мизинцем мало и, не обращая внимания на удивлённый взор господина Анатоля, попытался на вкус. На зубах тонко заскрипело, позже через обволакивающую приторность незнакомого жира пробился чуть горчащий вкус туции.

С помрачневшем лицом Юстус вернул баночку.

– Я упомяну в трактате о вашем первенстве в этом открытии, – сообщил он.
– Право, не следует, – Анатоль дружелюбно улыбнулся, – к тому же – он не договорил, махнул рукой и повторил ещё раз: – Ей-всевышнему, не следует.

Юстус убрал со стола лекарства и рукопись, а позже тихо напомнил:

– Сейчас операционный сутки. Не хотите ли находиться?

В операционной царила немилосердная жара. Стоял запах сала от множества недорогих свечей, жаровня наполняла помещение синим угарным дымом. Цирюльники – мэтр Фавори и приезжий эльзасец мастер Базель готовили инструменты.

Базель сказал что-то тихо, а мэтр Фавори слушал, неуважительно оттопырив губу. Аптекарь, господин Ришар Детрюи, примостился в углу, взирая на собравшихся из-под насупленных седых бровей.

Предстояло три операции, первый больной уже сидел в кресле около стола. Это был один из тех ландскнехтов, которых сравнительно не так давно нанял магистрат для работы в муниципальный страже. Недавно он был ранен на протяжении стычки с преступниками, и сейчас левая нога его на ладонь выше колена была поражена гангреной.

Наёмник сидел и рассматривал собственную опухшую, мертвенно-бледную ногу. От сильного жара и выпитого вина, настоянного на маке, взор его казался отсутствующим и тупым. Но Юстус знал, что солдат страдает той формой гангрены, при которой человек до самого финиша остаётся в сознании и ощущает боль.

И ничто, ни вино, ни мак не смогут эту боль умерить.

Господин Анатоль, вошедший следом, брезгливо покрутил носом и пробормотал как бы про себя:

– Не желал бы я, дабы мне вырезали тут аппендикс. Квартирка именно для Диогена. Доктор-философ подобен всевышнему, не так ли? – задал вопрос он звучно.

Юстус не ответил.

Последним в помещении показался врач Агель. Это был низкий полный старик с хорошим домашним лицом. Он и целый был какой-то домашний, кроме того докторская мантия смотрелась на нём как будто бы комфортный ночной халат.

Доктора Агеля обожали в городе, считая доктором очень искусным в женских и детских заболеваниях,и, пожалуй, один лишь Юстус знал, сколько людей послал к праотцам данный добряк, назначавший кровопускания при лихорадках и иных сухих воспалениях.

Больного положили на стол и прочно привязали. В правую руку ему дали громадную палку.

– Жезл вращайте медлительно и равномерно, – степенно поучал врач Агель.

Воин постарался вращать палку, но пальцы не слушали его. Тогда он закрыл глаза и забормотал молитву.

Юстус склонился над больным. Господин Анатоль также шагнул вперёд.

– Тут в обязательном порядке нужен неспециализированный наркоз, – со страхом сообщил он.

Юстус не слушал. Им уже овладело то превосходное состояние отточенности эмоций, благодаря которому он удачно проводил сложнейшие операции. И лишь позже операционная гангрена и горячка уносили у него половину больных.

Юстус забрал узкий, похожий на бритву нож и одним решительным перемещением рассёк кожу на ещё не поражённой гангреной части ноги. Помещение наполнил истошный, сходящий на визг крик.

Потом начался привычный кошмар громадной операции. Воин рвался, кричал, голова его моталась по плотной кожаной подушке, он отчаянно дёргал ремни, стараясь высвободить руки с намертво зажатой в побелевших пальцах палкой. Господин Анатоль что-то неслышно бормотал позади. А Юстус работал . Рассечённые мускулы округлыми буграми вздувались у основания бедра, небольшие артерии вспыхивали фонтанчиками крови. Наконец, обнажился наибольший сосуд бедра – ответвление полой вены.

Он туго пульсировал под пальцами, напряжённый, болезненный. Перерезать его – значит разрешить пациенту истечь кровью.

– Железо! – крикнул Юстус.

Тут же откуда-то сбоку подсунулся мэтр Фавори с клещами, в которых был зажат багряно-светящийся штырь. Железо коснулось зашипевшего мяса, вена сморщилась и опала, крик пресёкся. В нахлынувшей тишине нелепо раздался голос врача Агеля, державшего больного за свободную руку:

– Пульс ровный.

Юстус скоро перерезал сосуды и оставшиеся волокна, обнажил живую розовую кость и шагнул в сторону, уступая место мастеру Базелю, ожидавшему с пилой в руках собственной очереди. Мастер согнулся над столом и начал пилить кость. Слабохарактерно лежащее тело дёрнулось, наёмник издал мучительный булькающий хрип.

Базель торопливо пилил, снежно-белая костяная стружка сыпалась из-под зубьев и мгновенно намокала алым. Наёмник опять кричал узким вибрирующим голосом, и в этом крике не было уже ничего человеческого, одна сверхъестественно огромная боль. Детрюи ненужно нервничал около стола, отирая несчастному мокрой губкой пот со лба.

Врач Агель сидел, положив для порядка пальцы на пульс больному, и посматривал в окно, за которым показывались круглые башенки муниципальный стенки.

В этот самый момент Крик опять быстро пресёкся, тело ландскнехта изогнула ужасная судорога, позже оно растянулось и обмякло. Белые от боли глаза остекленели.

– Пульс пропал, – констатировал врач Агель. Он помолчал мало и добавил: – Аминь.

Как же так? – Юстус непонимающим взором обвёл собравшихся. – Для чего, при таких условиях, все они тут? Дорогая тупица врач Агель, цирюльники, аптекарь со своим негодным вином, он сам наконец?..

Необычный звук раздался позади – то ли икание, то ли бульканье. В том месте у стены скорчился господин Анатоль. Господину Анатолю было худо.

Но он скоро справился с собой и поднялся на ноги, внимательно глядя в лицо Юстусу. Юстус без звучно ожидал.

– Супруг красивый и хороший! – истерически выкрикнул господин Анатоль. – Мясником вам быть, а не врачом!

Юный человек выбежал из помещения. Юстус медлительно вышел следом.

В собственный кабинет Юстус возвратился совсем разбитым. Во рту сухо жгло, ноги гудели и подкашивались, и, что хуже всего, дрожали руки. Две операции было нужно передать вторым, и мэтр Фавори, возможно, режет на данный момент этих бедняг под дружественным присмотром врача Агеля.

Ну и пускай, он также не металлический, к тому же доктор не обязан сам делать операции, для этого имеется цирюльники.

Юстус встал, отомкнул громадным ключом сундук, стоящий у стенки, двумя руками дотянулся из его глубин костяной ларец.

Гомеопатия учит нас, что избыток жёлтой желчи в полной мере и безо всяких лекарств излечивается здоровым хохотом. Поднятие же тёмной желчи направляться врачевать спокойным созерцанием. Ничто так не успокаивало доктора Юстуса, как редкостное сокровище, хранящееся в ларце. С опаской, друг за другом Юстус раскладывал на тёмном бархате скатерти потускневшие от времени бронзовые ножи, долота, иззубренные ударами о кость, погнувшиеся шила, пилу со стёршимися зубьями.

Необычно смотрелась эта утварь, отживший собственное инструмент на шикарной бархатной ткани. И однако для Юстуса не было вещи дороже. В ларце хранились инструменты Мондино ди Люцци, великого итальянца, воскресившего гибнущую под властью схоластов анатомию, первого доктора, отложившего книгу, дабы забрать в руки скальпель.

Скрипнула дверь, в кабинете показался мэтр Фавори. Перехватив удивлённый взор Юстуса, он поспешил растолковать:

– Я уступил собственное место мэтру Боне. У старика большое количество детей и мало клиентов. Пускай мало получит.

Это было весьма похоже на простые манеры актуального цирюльника, не обожавшего больничные операции, поскольку за них, согласно его точке зрения, через чур мало платили.

Фавори подошёл к Юстусу и, согнувшись, сказал:

– Монглиер погиб.
– Как? – скоро задал вопрос Юстус.
– Ему перерезали горло. Возможно, убийцы влезли в окно. Скотина ростовщик уверяет, что дремал и ничего не видел.

Лжёт, само собой разумеется.

Юстус не легко задумался. Мэтр Фавори некое время ожидал, рассматривая разложенные на скатерти инструменты. Ему было неясно, что делает тут данный никуда не годный хлам, но он опасался неосторожным замечанием привести к вспышке бешенства у экспансивного врача. Наконец он выбрал линию поведения и с опаской увидел:

– Почтенная древность, не правда ли? в наше время ими побрезговал бы и плотник.
– Это вещи Мондино, – отозвался Юстус.
– Да ну? – изумился брадобрей. – Это тот Мондино, что написал Введение к Галену? И он трудился таким барахлом? – глаза Фавори затянулись мечтательной плёнкой, он говорил как бы про себя: – Жаль, что меня не было в то время. С инструментом и моими методами я бы затмил всех докторов того времени
– Вы остались бы простым цирюльником, – жёстко прервал его Юстус. – Быть может, сначала вам удалось бы поразить ди Люцци а также затмить его в глазах невежд, но однако Болонец остался бы учёным и врачом, потому что он мыслит и идёт вперёд, а вы пользуетесь готовым.И звание тут ни при чём. В вашем цехе видятся подлинные операторы, мастера собственного дела, которых я поставил бы выше многих учёных врачей. Но это уже не цирюльники, это – врачи, прошу вас запомнить это слово.
– Да, само собой разумеется, вы правы, – скоро дал согласие Фавори и вышел. Он был обижен.

Но и сейчас Юстусу не удалось побыть одному. Практически сходу дверь отворилась опять, и в кабинет вошёл господин Анатоль. Он был уже в полной мере спокоен, только в глубине глаз дрожал не добрый огонёк.

Взор его на секунду задержался на инструментах.

– Решили переквалифицироваться в столяры? – задал вопрос он. – Похвально.

Юстус молчал. Господин Анатоль прошёлся по кабинету, забрал собственный баульчик, раскрыл, начал выбирать его содержимое.

– Вы слышали, Монглиера прирезали, – сообщил он, мало погодя.

Юстус кивнул головой.

– Идиотизм какой-то! – пожаловался господин Анатоль. – Варварство! Хватит, я ухожу, тут нереально трудиться, сидишь как будто бы в болоте

Он замолчал, выжидающе глядя на Юстуса, но не услышав отклика, сообщил:

– Запомните, врач, дабы больные не умирали у вас на столе, нужны две вещи: асептика и анестезия.

Что же, в бауле господина Анатоля, возможно, имеется да и то, и второе, но не так долго осталось ждать драгоценный баул провалится сквозь землю окончательно. Потому и ожидает господин Анатоль жалких просьб и вопросов, на каковые он, по всему видно, уже заготовил хороший ответ. Жалко производить из рук такое сокровище, но что он стал бы делать, в то время, когда баул опустел бы?

Два дня назад Юстус обошёл всех городских стеклодувов, прося их изготовить трубку с иглой, какой пользовался гость. Ни один ремесленник не взялся выполнить столь узкую работу.

– Сообщите, – медлительно начал Юстус, – ваши способы лечения вы создали сами, основываясь на бессчётных прилежном чтении и наблюдениях больных древних авторов? И лекарства, воистину прекрасные, изготовили, исходя из минералов, животных и трав, путём сгущения, сублимации и смешения? Либо, по крайней мере, дали умелым аптекарям формулы и точные рецепты?

Господин Анатоль ожидал не этого вопроса. Он смутился и пробормотал:

– Нет, само собой разумеется, для чего мне, я же доктор

– Благодарю вас, – сообщил Юстус.

Да, он был прав. Баул вправду скрывал множество тайн, как раз баул. Сам же господин Анатоль – безлюден.

Необычная вещь: блестящая посредственность – мэтр Фавори и всемогущий господин Анатоль сошлись во мнении по поводу вещей Мондино ди Люцци. Да, они правы, инструмент Мондино в наши дни понадобился бы разве что плотнику, и однако преподаватель из Болоньи неизмеримо более велик, чем оба они.

Господин Анатоль кончил планировать, забрал собственный баульчик, пара секунд наблюдал на Юстуса, ожидая прощальных слов, позже пробормотал:

– Ну, я отправился – и скрылся за дверью.

И лишь тогда Юстус неуважительно кинул ему вслед:

– Цирюльник!

источники:

текст — http://www.lib.ru/LOGINOW/barber.txt
аннотация — http://mybook.ru/author/svyatoslav-loginov/ciryulnik/

Простые дроби 23.11.2015 Святослав Логинов

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: