Он за ценой не постоял…

Господи, какую же ерунду мы мелем, в то время, когда сетуем, что на данный момент – «тяжелое время»! Утрата работы, экономический кризис, бессовестно задираемые проценты по кредитам и другие «комариные» неприятности воспринимаются нами как будто бы апокалипсис.

Мы жутко устаем от многочасового безделья в конторах, мучаемся комплексом неполноценности из-за б/у автомобиля, впадаем в истерику, в то время, когда заканчиваются деньги на кредитной карточке, и ноем, ноем, ноем, доводя себя до исступления, обычно – на безлюдном месте. И только одно выручает от тотальной депрессии: универсальное объяснение-оправдание любой подлости, жадности и глупости – «время такое».

Возможно, я не имею права разглагольствовать о аналогичных вещах: так как сам не прочь посочувствовать себе, любимому, принимая «удары судьбы». В то время, когда не с чем сравнить, любой щелчок воспринимается ударом. Исходя из этого я весьма благодарен ветерану Серафиму Николаевичу Агафонову, оторвавшему меня из плена жалобных иллюзий, вынудившему «встряхнуться» и хотя бы задуматься о настоящем и преходящем.

Я прочёл его письмо в блоге Влада Шурыгина. На первый взгляд – наивная судьба обычного человека, о котором ни при каких обстоятельствах не снимут кино, чей уход из судьбы не станет предлогом для общероссийского траура, и кому не поставят на Родине беломраморный монумент. Да что в том месте!

Не отечественное государство (не знаю, чье, но точно «не отечественное») кроме того первую группу инвалидности «зажало» 90-летнему старику, только бы мельче ему платить.

«С февраля 2006 г. сижу дома, ходить не могу, первую группу инвалидности не дают. В 2006 г. была рабочая группа ВТЭК, рабочую группу не привезли, сам идти не могу, так и остался со второй группой третьей степени. Заявили, что она будет приравнена к первой группе, но никаких льгот по ней нет. За то, что сражался, приобретаю половину пенсии… Три раза был ранен, взял три контузии…»

Но, я привожу исповедь ветерана отнюдь не чтобы лишний раз поднести зеркало к мурлу власти: все равно она ничего нового в том месте для себя не рассмотрит. Письмо Серафима Агафонова – в первую очередь послание всем нам. Это – не только отечественная история, но и еще, в случае если желаете, необычный тест на простое познание сложных истин. Итак, читаем:

«Я появился 6 ноября 1920 г. в селе Чубарово Рязанской области в семье религиозного культа. Моего отца-священника посадили в 1929 г. Я ходил, собирал милостыню по собственному селу. Девочки, с которыми я обучался, меня стыдили, что побирушка.

Кушать охота, и мне было нужно ежедневно по окончании учебы отправляться в соседние сёла, за 5-7 км. В хороших зданиях ничего не давали, а в мелком ветхом доме постоянно делились картошкой либо куском хлеба. Нас было 6 человек, всё за раз съедали. На следующий сутки снова приходилось идти.

В то время, когда стали побольше с братишкой, ходили дрова пилить, за работу нам давали еду.

В 1932 г. я получал образование 4-м классе. Летом того же года пас свиней. Мне прикрепили двух дам с малышами. Я начал учить их грамоте с осени до весны 1933 г. Научил их прекрасно просматривать и писать.

За это они меня кормили. Т. к. было распоряжение правительства ликвидировать неграмотность.

В 1932 г. был создан совхоз «Свобода» в селе Печкеряево. В 1933 г. я окончил 5 классов и устроился в том направлении разнорабочим. Летом мать поднимала меня в 2:30 на работу.

Ходил ежедневно в первое отделение колхоза за 10 км в том направлении и обратно. И весь день приходилось пахать, весной – боронить. Летом делал различные работы: пахал в поле, возил комбикорм, убирал урожай.

Трудиться было весьма не легко, кроме того «искры из глаз летели»…

В 1937 г. сдал экзамены и начал учиться на ученика слесаря в фабрично-заводском училище (ФЗУ). Обучался прекрасно. Позже трудился слесарем-арматурщиком.

Во второй половине 30-ых годов двадцатого века как хорошего работника уговорили вступить в комсомол. Я не желал: стыдно было сказать, что я – сын священника. Райком вследствие этого не желал меня утверждать. Перечни отправили в Москву.

Оттуда написали: «Утвердить, как проголосовало собрание».

В 1940 г., в осеннюю пору, в то время, когда мне было 20 лет, состоялся призыв в армию. А меня – сына священника – не забрали. Забрали всех моих друзей. Все они, кто ушел в 1940 г. в армию, погибли. В 1941 г., ровно за месяц до войны, 22 мая нас послали в Казань, организовали Казанский рабочий батальон № 508 со всех районов Татарстана, что складывался из 1000 человек.

Батальон собрали из различного народа: делаемые выводы, раскулаченные, дети мулл и священников, богачей, кулаков; в общем, «ненужные элементы». И послали нас в Западную Белоруссию, в местечко Бутслов, строить аэропорт. Мы возили тачки с бетоном, бетонировали, разбивали булыжник – успели сделать лишь половину задания.

22 июня нас подняли по тревоге. Отступали днями, дремали на ходу, падали, поднимались и шли дальше по дороге. Засыпали, спотыкались и опять шли. Кормило нас население, кто что даст. Подошли к Смоленску, в том месте нам выдали шанцевый инструмент.

Мы стали копать рвы противотанковые, эскарпы, контрэскарпы, окопы, строить СОТы (скрытые огневые точки), дзоты (древесные земляные огневые точки).

У Смоленска нас немец догнал. Посадили три роты на машину ЗИС-5. 4-я рота осталась, т. к. не хватило автомобилей. Они попали в плен. А мы уехали, стоя в кузове. Отъехали от Красного, вижу, как на отечественной территории поднимаются три самолета. Поразмыслил еще: чьи это самолеты?

Они залетели вперед и стали бомбить. В 1-й роте пара человек убило сходу. В то время, когда закончились бомбы, нацисты стали стрелять. Мы успели выскочить и спрятаться к кювете. Самолеты летели на бреющем полете и практически в упор стреляли по автомобилям. Меня так трясло в кювете, думал, в почву совсем закопаюсь.

Пули по дороге как будто бы борона прошли…

Отходили до самой окраины Москвы, до фабрики «Красное знамя». Мне поручили защищать три минных поля – ОЗМ-152 (осколочно-заградительная мина весом 152 кг). Мне было нужно связаться с начальником пехотной части и оставить у него связного. Через пара дней начальник части вызывает меня и говорит: «Прорвались танки, бери собственного связного, вот тебе бутылки с зажигательной смесью, иди, встречай немцев!». Сделали окопы. Просидели до вечера, никаких танков нет. Возвратившись, отправился докладывать.

В то время, когда пришел, палаток нет, начальника нет. Валяются шелуха и коровьи головы. Мы пара дней не ели. Я дал воинам команду сварить это, и мы с таким аппетитом покушали, как словно бы первый раз в жизни.

Таковой вкусный суп я ни при каких обстоятельствах не пробовал…

Воины ворчат: дескать, немцы уже обошли нас. Они думают, я их планирую сдать. А я сообщил: «Идите, я вас не подведу, но сам, пока немцев не замечу, не уйду!». Т. к. мне не было команды уходить. При появлении немцев я взорвал мины, в то время, когда они зашли на минное поле, и мы скоро ушли по траншее, в сторону Москвы. Нахожу штаб и докладываю о исполнении задания.

А в том месте нас уже не ожидали, сняли с довольствия, планировали отсылать похоронки…

6 декабря 1941 г. началось наступление отечественных армий. Меня поставили комвзводом разведки. Особенный отдел выяснил, что я – сын священника, и меня сняли с данной должности и послали принять новый взвод…

В будущем отечественный 145-й батальон послали под Москву на формировку. Выдали зимнее обмундирование и послали под Сталинград. По приезду в том направлении мы успели минировать поля, дабы не выпустить Паулюса из окружения.

Позже отечественные войска стали ликвидировать немцев. Мой взвод был прикреплен к комдиву. Задача была такая: сутки наступаем, сколько пройдем, а ночью копаем НП (наблюдательный пункт) и КП (командный пункт).

Это длилось 2,5 месяца – с ноября по 31 января 1943 г. Почва была, как ее именовали, «приволжская твердыня». Действовали лопатой и киркой, лом не брал, и комочки получались как будто бы воробьиное яичко. Пройду за сутки… всяко было: в то время, когда 0,5 км, в то время, когда 700 м, в то время, когда 1 км.

На другую ночь снова нужно копать. Я, офицер, также копал наравне с воином, холод доходил до 40 градусов. Утром приносили ланч.

Жидкость ледяная, а хлеб рубили топором.

31 января 1943 г. меня вызывает комдив в землянку. Прихожу и докладываю: «Лейтенант Агафонов по вашему указанию прибыл». Комдив сидел в белой шубе с белым воротником. Он приказал мне 1 февраля с утра пропустить пулеметную роту «Максим», устранить препятствия, заграждения проволочные, минные поля, и оказать помощь перенести пулеметы через балки и овраги. Вечером пришли мы на место, где должно быть наступление.

Всю ночь пробегали, грелись. Перед наступлением нам принесли ланч, по 100 грамм не дали, кроме того мне, как начальнику взвода, не говоря уж о воинах. Позавтракали, по окончании зеленой ракеты пошли в наступление. Пулеметной роты со мной не выяснилось, и пехотинцев также нет. Куда идти, не знаю, потому, что я – сапер и провоевал уже два года, но в громадное наступление ни при каких обстоятельствах не ходил. Решился нападать, куда глаза смотрят.

А отправился по причине того, что надоело в холоде сидеть, даже если бы было нужно умереть.

Взвод развернул – и в наступление. Справа – первое отделение, посередине – второе, слева – третье. А я шел посередине в первых рядах. Закричали: «Ура, за Отчизну, за Сталина!». В это время я не думал о смерти, думал лишь о том, как стереть с лица земли германскую пехоту. Патроны закончились и у меня, и у других, и у ефрейтора Черняка: он дотянулся финку и ей резал немца.

Так мы победили бой…

Идем дальше. Видится боевая точка. Оттуда в нас бьют из пулемета. Пара солдат ранило, один солдат, Осроров, встал, желал перебежать, но его добил снайпер.

Я добываю бинокль, разглядываю, вижу – амбразура. Решаю, дабы сохранить солдат, не кидаться в лоб, и даю указания первому отделению сделать обход справа, третьему отделению взвода – обход слева, а я со вторым отделением лежу и стреляю по амбразуре. Немцы выбросили белое полотно – сдаются.

Я поднялся и с отделением отправился в том направлении. Подошел, немцы стали выходить. какое количество человек их было, не считал (45 либо больше).

Отвел военнопленных в штаб. Зайти к комдиву и сказать о исполнении задания не додумался.

Мы продолжали наступление. Время шло к вечеру, темнело. Подошли к заводу «Баррикады». И какой-то солдат кричит: «Танки!».

Все залегли, и я а также. Слушаю, никаких танков нет. Я поднимаюсь, опоздал сообщить «Вперед!». Единственный выстрел снайпера был в мою голову. Я упал.

Меня отвезли в санчасть. Позже додумался, что снайпер поразмыслил, что я – громадный глава, т.к. на мне был белый халат…

По окончании моего лечения отечественному саперно-штурмовому батальону был приказ очистить Сталинградскую и Калмыцкую области от всех взрывчатых вещей: фугасов, минных полей… Приступили к уничтожению. Все патроны, пулеметы, автоматы, ружья приносили и складывали в кучу. орудия и Танки фиксировались на карте.

По окончании завершения работ батальон послали в город Зарайск на формировку. Приняли пополнение. Приступили к подготовке.

В июне месяце нас послали на Орловско-Курскую дугу…

…Дошли до Чернигова до реки Десна, через которую мы переплавляли штрафников на плотах. Потом строили мост в Чернобыле на реке Припять. Наступаем дальше в Западную Украину.

Приказ Сталина был таковой: «У населения ничего не брать, мародеров расстреливать на месте!». Комбат Филиппов дает мне указание выделить четырех разведчиков, каковые отправятся к немцам в тыл. Эти четыре человека, которых я отправил, решили выпить, по причине того, что не к свекрови на блины собрались. Зашли к одной даме, которая гнала самогон. Выпили, заплатили ей. Продолжить бы, а денег не достаточно.

Она им не дает самогон просто так. Они расстреляли самогонный аппарат. Забрали мешок муки. Отнесли к второй даме.

Стали выпивать. А на другой сутки обе эти дамы пришли к начальнику батальона, капитану Филиппову. Он руководит строить взвод.

Дамы продемонстрировали на Чеменева, что он забрал тот мешок с мукой. А татарин Закиров говорит начальнику части: «Я, комбат, брал мешка!». Комбат приказал Чеменеву раздеться до нижнего белья и расстрелял его. Ночью стал причиной меня. Не спит, ходит по избе.

Говорит: «Пиши характеристику на воина Чеменева!». Написал на него хорошую чёрта: «Никаких взысканий не имел, награжден медалью «За боевые заслуги», медалью «За отвагу». Тогда комбат снимает меня с роты, за эту чёрта…

Позже строили мост на реке Шпрей в Германии. Затем продвигались до Праги, разминируя дороги. Не доходя до Праги 8 км, закончилась война… В 1946 г. моя рота ходила смотреть за проведением выборов на Украине.

Весной в 1946 г. защищали мост на реке Случь. На протяжении половодья часть моста снесло. Мы отстроили его заново.

В июне 1946 г. я демобилизовался…

…А в феврале 1952 г. меня опять призвали в армию. Из Казани послали в Москву, из Москвы – в Закарпатье. В том месте меня поставили начальником дорожной роты.

В 1952-1953 гг. строил дорогу в Татарстане: Песьмянка – Азнакаево – Елабуга – Альметьевск. Перебросили в Крестцы Новгородской области. В Крестцах также строили дорогу, двухметровые кольца спускали на тросах, ломах вручную, кранов не хватало…

…на данный момент я, командир роты, майор, приобретаю меньше рядового. Пенсию платят половину, за то, что вести войну, в противном случае, что трудился – не платят, говорят: приобретай либо рабочую, либо военную… Дремлю по часу в день, ломит ноги и руки… Сижу, в окно наблюдаю и телевизор слушаю. Господь сохранил меня на войне – и сейчас дает мне такую жизнь.

В случае если желаете, имеете возможность проверить мой рассказ, в случае если остались еще немцы живые те, что были под Сталинградом…

Агафонов, г. Агрыз, Татарстан».

Синельников Михаил

Когда не зассал и заступился!

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: