О воспитании воли военачальников

      Комментарии к записи О воспитании воли военачальников отключены

О воспитании воли военачальников

Чтобы руководить вторыми, нужно прежде обучиться руководить собой.
Ж. Пейо

Мы в далеком прошлом и довольно часто повторяем слова Наполеона о том, что успех на войне на три четверти зависит от духовной стороны дела. К сожалению, этим повторением мы в большом большинстве случаев и ограничиваемся, совсем забывая, что в таком живом деле, как отечественное военное, теоретическое положение без практического приложения, как бы справедливо оно ни было, остается совсем мертвою истиною.

Вправду, сознательно у нас практически ничего не делается в отношении духовной подготовки к бою армий; в деле воспитания мы вращаемся только в области различных исторически сложившихся приемов, обратившихся в рутину, где добро перемешалось со злом до таковой степени, что иногда кроме того тяжело признать за тем либо вторым первенствующее значение. Чтобы руководить вторыми, нужно прежде обучиться руководить собой.
Ж. Пейо

Мы в далеком прошлом и довольно часто повторяем слова Наполеона о том, что успех на войне на три четверти зависит от духовной стороны дела. К сожалению, этим повторением мы в огромном большинстве случаев и ограничиваемся, совсем забывая, что в таком живом деле, как отечественное военное, теоретическое положение без практического приложения, как бы справедливо оно ни было, остается совсем мертвою истиною. Вправду, сознательно у нас практически ничего не делается в отношении духовной подготовки к бою армий; в деле воспитания мы вращаемся только в области различных исторически сложившихся приемов, обратившихся в рутину, где добро перемешалось со злом до таковой степени, что иногда кроме того тяжело признать за тем либо вторым первенствующее значение.

Действительно, и в теории мы встречаем достаточную неясность. «Психология почему-то до сих пор очень пренебрегает всеми теми явлениями, каковые относятся к духовной деятельности человека на войне; армейские же историки, имея до последнего времени очень мало понятия о важности фактов духовного свойства, обыкновенно либо вовсе опускают их либо обрисовывают только самый быстро кидающиеся в глаза, ища тайну побед то «в сообщениях», то «в ногах», а не заглядывая в головы и сердца людей».

Вдобавок, говоря о зависимости успеха от духовного элемента, мы практически в любое время подразумеваем под этим элементом так называемый «дух армий», забывая либо кроме того подчас и не подозревая, что данный самый «дух» имеется явление очень и сверхсложное, и совсем игнорируя духовную деятельность начальствующих лиц.

В это же время печальный опыт прошлой войны наглядно продемонстрировал, что в последовательности отечественных недочетов, несомненно, самым большим являлась неподготовленность огромного процента глав всяких степеней; притом не столько в смысле недочёта знаний, сколько в отношении недочёта самостоятельности, неумения решать и решаться. Отсутствие надлежащей воли — вот где основное зло, с которым нужно бороться; и приступить к борьбе с этим злом нужно срочно, не теряя ни 60 секунд, в случае если мы желаем готовиться для будущего и в следующую войну не волноваться снова острой печали поражений.

Обратимся сейчас к более детальному изучению того, какие конкретно фактически эмоции, хорошие и отрицательные, вторгаются в душу главы и без того или иначе властно воздействуют на него. Наряду с этим мы будем разглядывать их не столько с позиций получения хорошего результата ответа, сколько самого процесса ответа (доведения акта воли до конца).

На войне все отрицательные чувства, т.е. задерживающие наступление борьбы кризиса и окончание мотивов воли, смогут быть сведены к страху: страху лично за себя, за собственных подчиненных и за порученное дело, и, как следствие этого, к разновидностям нерешительности.

«Чувство страха происходит при представлении наступающего (приближающегося) зла. Темперамент ее составляют: особенная форма страдания либо несчастия, упадок активной энергии и необыкновенное сосредоточение в уме относящихся ко мне идей». «Силы неожиданно и в широких размерах покидают органические процессы и сосредоточиваются на известных интеллектуальных процессах и на телесных перемещениях». «В случае если мы будем измерять его (ужас) прекращением наслаждения, то заметим, что он образовывает один из самых ужасных видов людской страдания».

Физиологические спутники страха вызывают очень угнетенное состояние. Мышление в значительной степени подавляется, падает оценки и способность критики; в один момент приобретают силу непроизвольные сочетания идей и начинает функционировать фантазия, направленная в строну обстоятельств страха. По большому счету, как и всякое страдание, ужас очень ослабляет деятельность и побуждает искать освобождения от него любыми средствами.

Что касается воли, то «ужас подчиняет себе и преодолевает до таковой степени волю, что люди постоянно считали храбрецом того, кто имел хватает силы побороть и овладеть им».

Полное отсутствие личного страха в сражении при сознаваемой опасности, полагаю, имеется явление вряд ли вероятное; но, как мы заметим ниже, имеется средства для борьбы с этим гнетущим эмоцией и до таковой степени успешной, что иногда ужас может стать незаметным кроме того для самого себя.

Ужас за подчиненных, в противном случае говоря, чувство нравственной ответственности за их жизнь, иногда есть очень тяжелым эмоцией, в особенности в сражении, и тогда, в то время, когда в голове главы не достаточно ясна самая цель действий либо важность ее успехи. Тут данный ужас может служить весьма сильным мотивом, удерживающим от принятия ответа, следствием которого имели возможность бы быть те либо иные утраты в людях. Очень наглядно это отражается, кстати, при так называемых «усиленных рекогносцировках», особенно при создаваемых без достаточных оснований для их совершения.

не забываю, как мне тяжело было и как продолжительно я не решался продвинуть вперед боевой порядок собственной колонны на протяжении рекогносцировки в январе 1905 г. к Вацзылинскому перевалу; и это лишь вследствие того что, достигнув начального успеха (разгрома японской заставы, взятия военнопленных) без утрат, я опасался их понести, взяв донесение со собственного правого фланга, что против него соперник прочно засел. Но, в то время, когда близко, из-за горы, показалась колонна отечественных основных сил, легкомысленно подставляя собственную артиллерию под вероятно близкий ружейный обстрел (она считала, что я уже существенно в первых рядах), я в тот же час же начал атаку: цель — прикрытие артиллерии — стала ясна, созрел второй мотив, и сходу явилось ответ.

Двигаться вперед либо нет, предпринимать ли операцию, рисковать ли людьми либо же это будет бесцельным — вот вопросы, смущающие душу и создающие нерешительность. Психологически же это будет случай, в то время, когда, хотя результата, мы страшимся средств, и желание отечественное остается бесплодным, не переходя в воздействие.

Ужас за успех дела, за итог начинаний, как страдание в идее, усиливает длительность борьбы мотивов уже вследствие того что мы нечайно припоминаем из отечественного опыта отрицательные результаты через чур поспешных действий. Ужас неудачи сверх того имеет собственные особенности, являясь эмоцией сложным, слагающимся из ожидания, сомнения, неуверенности и беспокойства в собственных силах.

В ожидании представление будущего успеха ограничивается противоположными представлениями, ослабляющими уверенность в этом успехе. Исходя из этого ожидание соединено с неприятным ощущением, тем более сильным, чем меньше уверенности в успехе, т.е. чем меньше есть мысленных образов, дающих слово успех, и чем больше таких, каковые ослабляют уверенность. При несбывшегося ожидания душа может прийти в беспокойство так сильное, что необходимо продолжительное время для ее успокоения.

А так как на войне успех не достигается мгновенно, и частичная неудача и каждая задержка являются разочарованиями, то ясно, что беспокойство от ожидания возможно очень сильным.

При сомнении мы сопоставляем внутренний движение отечественных желаний и мыслей с внешними поступками и естественными явлениями вторых людей, т.е. данными, не зависящими от отечественной воли. Противоположные представления, служащие основанием для них, сталкиваясь и взаимно кроме себя в душе, возбуждают в ней чувство колебания, мучительного тревоги, раздвоенность души, которое именуется сомнением. На войне, и в частности в сражении, наш внутренний мир сталкивается с этими большими, независящими от нас факторами, как внутренний мир своих войск и противника; исходя из этого сомнению предоставляется широкое поле, в особенности при обороне, при которой чужая воля (соперника) играется такую громадную роль.

Сомнение может существенно усилиться при предчувствии несчастий по большому счету, особенной форме страха, характерной некоторым пессимистически настроенным людям, и при тревоге, как предчувствии безуспешности, являющемся следствием разочарования по окончании последовательности предшествовавших неудачных опытов.

Ожидание, беспокойство и сомнение, с родным спутником своим нетерпеливостью, преобразовываются то в надежду, то в ужас и имеют оттенки и бесчисленные степени; чем вероятнее думается достижение цели, тем более надежда преобразовывается в уверенное ожидание, и чем менее цель думается достижимою, тем более ужас приближается к отчаянию.
Но имеется и еще составная часть страха неудачи — это чувство неуверенности в себе, недоверия к собственным силам. Уже при всяком ответе, в то время, когда противоположные мотивы бессчётны и особенно в то время, когда в них ярко сказываются эмоции, кроме того для хладнокровного человека верная оценка их воображает настоящую трудность.

Следующею трудностью, воздействующей на процесс обдумывания, есть неспособность делать выводы о неиспытанных до того положениях; то, «что полностью чуждо, требует заботливой построительной операции»; «во всех неиспробованных состояниях, в упражнении несовершенных сил и при начинании фирм, где мы частично лишь видим отечественную дорогу, мы бываем склонны к мучениям страха». «Что-либо новое, не хватает еще определенное, является особою обстоятельством страха».

Наконец, к данной группе обстоятельств страха нужно отнести еще публичное вывод; «будучи чем-то малоизвестным и изменчивым, оно, столь же сильное как на добро, так и на зло, содействует отягчению суровости этого эмоции». Как разновидностью публичного мнения, не смотря на то, что и более беспристрастного, направляться признать кроме этого суд истории, ужас которого подчас заставляет принимать решения, в противном случае тяжело объяснимые.

Пристально всматриваясь в сообщённое о различных видах страха, нельзя не подметить, что в случае если, с одной стороны, он приводит к слабости физическую и духовную, то, иначе, представление об опасности либо насилии событий либо чужой воли над собственной, приводя к сознанию бессилия, в один момент вызывает и чувство страха. «Кроме того, простое происхождение эмоции слабости либо бессилия в каком-нибудь отношении, при полном отсутствии всякой опасности, неизменно практически сопровождается эмоцией страха, время от времени в весьма сильных степенях. Это чувство бессилия часто, возможно сообщить, во всех сложных случаях, вызывается прямо ослаблением мыслительных операций и несложной невозможностью приложить силу ума к оценке окружающих событий». «Слабость, — говорит Моссо, — порождает ужас, что со своей стороны порождает слабость».

Так, ужас уже сам не редкость мотивом для ответа (самосохранение, опасение за судьбу подчиненных, подсказывание избыточной осторожности из-за сомнения, опасения неиспытанного положения). После этого он есть данною, замедляющею борьбу мотивов, которая неизменно продолжительнее, в то время, когда одно из эмоций имеется налицо, реально (ужас), а второе идеально должно испытываться в более либо менее отдаленном будущем (долг, самообладание совести).

Наконец, ужас не только затрудняет созревание ответа, воздействуя на процесс мыслительных свойств, но может и извратить таковое, затрудняя самую оценку мотивов. В следствии получается нерешительность; причем при высоких степенях ее душа может либо прийти в очень бурное состояние, либо дойти до начальных фазисов душевной заболевании абулии (безволия), на протяжении которой простые действия до бесконечности взвешиваются.

И физически, и духовно мы можем оказывать влияние на ужас только в очень малой мере, и все значение тут в собственности хорошим чувствам, каковые, как и всякие эмоции, смогут вытеснять, убивать им противоположные.

Из таких чувств первое место направляться отвести так именуемому «мужеству», основную часть которого образовывает чувство мощи. Последнее есть, в то время, когда к приятному возбуждению от самого процесса деятельности присоединяется сознание возможности преодолеть трудности, лежащие на пути к достижению цели; оно как бы обратно страху, что имеется следствие сознания отечественного бессилия перед этими трудностями. Исходя из этого одинаковые явления и предметы смогут функционировать различно на различных людей в зависимости от того, вызывают ли они в них сознание бессилия (ужас), либо, напротив, дают чувство и сознание мощи; и совершенно верно так же различно возможно их воздействие на одного и того же человека, но при разных событиях, внешних и душевных.

Чувство мощи, как справедливо подмечает Снегирев, «одно из самых приятных, имеет распространение во всех сферах людской судьбе и большое влияние, везде возбуждая и повышая его деятельность и энергию». Довольно часто оно есть легко расширением органического эмоции силы, ощущения жизненной энергии; но может появиться и независимо, обусловливаясь понятием о власти над внешними предметами. «Чувство мощи — это идейное, а не элементарное чувствование». Засим, «изменение кровообращения, — говорит Моссо, — в мозгу того, кто готовится с жёсткой волею побороть препятствие, создаёт такое повышение энергии нервных центров и в упругости мышц, что они приобретают громадную силу и дают результаты, которых тяжело было бы ожидать от трусов, как бы здоровы и сильны они ни были».

Чувство мощи «может занимать ум, осуществлять контроль мысли и порабощать убеждения»; иначе, приятность сознания силы воли, как частного случая эмоции мощи, поддерживает в значительной мере все проявления власти человека над собою. Наконец, внешним образом эта чувство выражается в прямоте фигуры и в приливе физической энергии, иногда сопровождаемых хохотом.

Принимая к сведенью, что противовесами страха являются физическая бодрость, силы воли и энергичный темперамент и ума, не позволяющие развиться эмоции бессилия и содействующие устранению нерешительности, — нужно признать, что чувство мощи, усиливая указанные эти либо содействуя их работе, есть одною из значительных чувств, могущих удачно бороться испуганно. Но «мы непросто воспроизводим это наслаждение в совершенной форме при отсутствии настоящего (наличного) стимула».

Чувство мощи, независимо от наслаждения при преодолении препятствий, т.е. как бы от измерения силы этим методом, в менее активной форме принимает вид уверенности в себе. Само собой разумеется, непременно, полной уверенности ни при каких обстоятельствах не может быть, но методом многих опытов, измеряя отечественную силу, мы можем дойти до «практической веры в самих себя, опирающейся только на знание и наш опыт отечественного характера»5.

В случае если всякое сомнение есть началом разложения энергии, то, напротив, воздействие постоянно идёт легче, в то время, когда имеется сильная уверенность в успехе, которая воображает, опять-таки, в основном, уверенность в собственных силах. Полагаю, что значение уверенности в себе так ясно, что не испытывает недостаток в иллюстрации примерами. Увижу лишь, что большим подспорьем в приобретении данной уверенности есть наличие хороших знаний, последнее вдобавок может иметь и яркое влияние на уничтожение эмоции страха, как следствия бессилия, потому, что это чувство есть от недочёта знаний.

Вторым видом соизмерения отечественных сил есть чувство соревнования, которое может явиться очень энергичным толчком к тому, дабы мы при помощи деятельности, приводящей к сравнению с деятельностью вторых, пробовали доказать собственный превосходство над ними и тем имели возможность бы добыть наслаждение от эмоции мощи. Военная история изобилует доказательствами значения соревнования как побудителя к самой усердной работе; дабы не ходить за ними на большом растоянии, отыщем в памяти только действия генералов Ренненкампфа и Орлова в начале кампании 1900 г.

Чувство мощи как следствие измерения (и превосходства) собственной силы, тесно соприкасается с другим, с чувством преследования цели, успехи успеха. В деятельном рвении к цели заложено известное наслаждение, которое может стать положительно опьяняющим по мере ее успехи (конная атака, удар в штыки) а также дойти до экстаза (при победе). Чувство эта характеризуется, не считая повышения ее при приближении к цели, сосредоточением какого-либо из внешних эмоций на предмете (к примеру, говорят: «я целый обратился в зрение») и состоянием сосредоточения внимания на нем, соединенного с забвением о себе.

Последнее свойство очень принципиально важно в смысле борьбы с личным эмоцией страха. Увидено, что чем больше имеешь личного дела в сражении и чем оно независимее, важнее (преследование цели), тем меньше думаешь об опасности (забвение о себе); и это до таковой степени, что в душе временами может как бы вовсе не остаться места для страха.

По большому счету, отвлечение внимания куда-либо на посторонние предметы есть значительным подспорьем в борьбе испуганно, не смотря на то, что и не как мера, направленная против существа его (эмоции бессилия), а лишь против идеи (отвлечение мыслей от обстоятельства страха). Так, в 1900 году генерал Анисимов (тогда полковник) при штурме Бейтана советовал шедшему рядом с ним полковнику «закурить», в то время, когда определил из откровенного признания последнего, что он переживает под сильным огнем.

В общем, чувство обоюдной выручки, подвигая подчас на тяжелые и мучительные труды с забвением самого себя, кроме того на смерть за вторых, может оказать главе очень энергичное содействие в борьбе испуганно и в принятии ответа.

В числе чувств мы не имеем, думается, вторых, каковые имели возможность бы влиять на самое чувство страха по существу; но имеется большое количество таких, каковые смогут в значительной степени оказать помощь бороться косвенно с ним либо с его последствиями.

гордость и Самоуважение, заключая в себе постоянную идея о отечественных преимуществах, «внушают чувство, как мотив к поведению. Создавши высокое вывод о себе в известных отношениях, мы воздерживаемся от того, дабы унизить эту оценку при помощи несоответственного поведения». Известно, к примеру, что получение Георгиевского креста налагает обязательство быть храбрым.

Исходя из этого эмоции эти: а) очень сильно поддерживают в борьбе с эмоцией личного страха в сражении, не давая ему по возможности ничем высказаться; б) по окончании первого одержанного успеха они заставляют нас напрягать все отечественные силы, дабы в следующем деле снова добиться успеха, поддерживая собственную репутацию хорошего начальника и т.п.

В этом гордость близко соприкасается с любовью к одобрению. Одобрение, согласие с нами другого лица, не только поддерживает и усиливает нас в отечественных чувствах и мнениях, но может еще и существенно усилить напряженность этих эмоций. Вот из-за чего так принципиально важно наличие полного согласия между начальником и его начальником штаба.

Значение одобрения еще больше отражается при восхваления нас над вторыми; тут примешивается кроме этого чувство соревнования, которое, как мы видели, может играться очень ключевую роль в числе хороших чувств. Наконец, всякое одобрение улучшается в собственных итогах, если оно исходит от любимого главы. Значение одобрения на войне всегда было известно и фактически использовалось.

Прибавлю лишь, что в случае если захваливание может иметь отрицательные результаты, в то время, когда похвала за каждый ничтожный поступок набивает нравственную оскомину и начинает уже приниматься как собственного рода недоверие к возможности совершить что-либо более важное, то отсутствие похвалы, в то время, когда она вправду заслуженна, также не имеет возможности рекомендоваться; это действует как чувство обиды и может повести к нелюбви подчиненными собственного начальника.

Второй вид одобрения — похвала публичного мнения, и желание заслужить ее может стать как бы бичом, понуждающим нас напрячь все силы к борьбе испуганно и к достижению успеха. Но данный вид одобрения имеет тот большой недочёт, что при сильном опасении не заслужить его может превратиться, как уже увидено раньше, в сковывающее эмоцию бессилия.

Любовь к одобрению, воображая возвышенную форму самодовольства, может, но, выродиться в тщеславие. Однако, и это чувство возможно использовано с успехом. Установление везде спокон всяких отличий и веков наград помогает тому наглядным доказательством.

Увижу наряду с этим, что лишь награждение за настоящие заслуги, поддерживая сокровище внешних знаков отличия, может сохранить за последними значение настоящего побудителя; в неприятном же случае ордена неспешно покупают темперамент котильонных и есть погоня только за этими украшениями, вместо рвения отличиться в действительности. Громадное благодарю в этом отношении Георгиевской думе за то, что она в прошлую войну сильно поддерживала сокровище белого крестика.

Вторым отрицательный эмоцией, могущим иметь хорошее значение, есть ужас, относительно в не сильный форме, к высшему главе, как следствие рвения избежать будущего страдания — кары за неисполнение законных требований. Действие при известной совокупности воспитания по крайней мере возможно очень значительным, в особенности воздействуя на мотивы, борющиеся с эмоцией самосохранения.

Так, я видел под Мукденом, как генерал Ренненкампф жестоко распек офицера Генштаба, доложившего ему о необходимости малого отступления армий с участка позиции, где он был, — и участок был удержан. Я видел, как тот же генерал забрал батальон, пребывавший в тёплом бою, у его начальника за то, что тот отошёл на пара сот шагов, — и батальон данный более не отступал. Мера, действительно, очень решительная и требующая громадной уверенности в себе; но как раз эта-то уверенность и передавалась таким методом их частным и войскам главам, одновременно с этим давая последним помощь в виде спасительного страха к высшему главе.

То же значение помощи имеет и обратное чувство — симпатия, уважение к главе. Стремясь, с одной стороны, доставить ему наслаждение, заслужить его одобрение, мы, иначе, нечайно, в силу фундаментальных особенностей всякой симпатии, стараемся подражать ему. В следствии же мы напрягаем отечественные способности и приобретаем новый мотив для ответа — в подражании.

В мыслях поставить на собственный место этого начальника, решить за него вопрос и после этого стараться поступать так же, как поступил бы он, — вот прием помощи, которую мы находим в подражании; и прием очень действенный, как было нужно мне самому испытать.

По крайней мере, влияние высшего начальника делается очень осязательным при умении его внушать собственную волю либо идею. Внушение «усиливает стремления и чувства, поднимая до необычайной степени активность народа».

Несомненно, «сознание и дисциплина долга создают из армий одно могучее большое тело; но последнее, чтобы показать собственную мощь, испытывает недостаток еще в одухотворяющей силе, и эта сила содержится во внушении той идеи, которая нах

Как воспитать силу воли

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны:

  • Воспитание воинов на руси

    В Киевской Руси все мужчины считались солдатами, эта традиция шла ещё со времён эры так называемой «военной демократии». Были, само собой разумеется, и…

  • Луиза-франсуаза. трапнiк

    Коротенькая сказяфка про попаданца, что Сталина видел и движение Великой Отечественной поменял. Генерал сидел над своевременными картами, со необычной…

  • Всем мино-носцам миноносец

    Ещё в России при проектировании эскадренного миноносца «Новик» особенное внимание уделялось мощи главного – торпедного оружия корабля. Эффективность…

  • Гиммлер объясняет причины войны

    Место действия: ракетный центр Пенемюнде (Peenemunde Schie?platz), 29 июня 1943. Беседа известный фашистов в очередной раз раскрывает карты Запада,…

  • Как оно было на самом деле. три желания

    Ничего не ответив, золотая рыбка всплеснула хвостом и нырнула в надвигающуюся волну. Малёк отчаянно получил плавниками, пробуя её догнать. – Это же так…

  • К вопросу о главном преимуществе

    В моих прошлых статьях развернулась дискуссия о преимуществах призывной и контрактной армии. Но, критически проанализировав приведенные доводы (как…