Леонид каганов «эпос хищника»

Аннотация: На космическом пассажирском лайнере случился замечательный взрыв, из-за которого в живых остались лишь представительница и бортовой фельдшер инопланетной расы Глайя. Сейчас им предстоит выбраться из данной ловушки, и чем стремительнее, тем лучше. Так как воздуха осталось так мало

Легко послушай секунду, о’кей? Услышь — это крайне важное место! Я наблюдал сверху на эту планету. Астронавт над данной почвой.

И я видел страдания. И войны. И жадность, жадность, жадность. И я поразмыслил: прокляну продажу. Прокляну приобретение. Прокляну данный сучий мир, и давайте будем…

Красивыми.
Марк Равенхилл Shopping Fucking

Как словно бы ничего не случилось. Потолок бокса ярко светился, а на оконном экране убаюкивающе кружилась галактика. Сиреневая, безобидная.

Одинаковые созвездия медлительно плыли по кругу. И тоскливо выла далекая сирена.
— Мамонты — это драконы? — опять промурлыкала Глайя.
— Забудь обиду? — Я пришёл в сознание и оторвал взор от звездного крошева.
— Огромные вымершие рептилии. Я просматривал эпос.
— Просматривала эпос, — исправил я. — Ты существо женского пола! Выражайся верно!
— Не срывайся, — сообщила Глайя. — Все будет прекрасно.
Мне стало стыдно. Глайя превосходно знала русский язык. В то время, когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала лишь солнце и хороший сутки. Себя именовала в третьем лице — пушистый. Разъяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первоначальный сутки полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила кроме того покушать — мы с механиком носили еду в мисочке.

Они жутко гениальны, эти Чужие. на данный момент Глайя свернулась кольцом на холодном пластике медицинского стола и наблюдала на меня громадными глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота.

Огромные глаза. Целый каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно?

Я мерз кроме того в телаксовом комбезе. Не смотря на то, что так как у нее мех. Самый теплый мех в мире.
— Мне комфортно сказать о себе в мужском роде, — промурлыкала Глайя. — Так как человек мужского рода. И разум — мужского. И значит, все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас весьма мелкий эпос, всего пара тысяч лет.

Возможно выучить за день.
Глайя задумчиво уткнулась мордочкой в лапки. Я отвернулся. Медлительно плыли звезды на экране.

Ужасные, холодные. Хотелось не обращать внимания, но тогда пространство заполнит сирена — неисправимая, как зубная боль.
— какое количество тебе лет? — задал вопрос я негромко, легко дабы нарушить тоскливый вой.
— В переводе на ваше исчисление… — Глайя задумалась, пушистый хвост покрутился около ножки стола. — Хронологически мне шесть земных лет. А социально — около семнадцати.
— Ты несовершеннолетняя?
— Я совсем мелкий. Но если бы я возвратился с Почвы, выучив эпос и язык, то имел возможность стать совершеннолетним.
Глайя свернула бархатные уши, как два зонтика. Они скрылись в волнах серого меха. Это должно обозначать какую-то чувство. Свернула уши. Отчаяние? Скорбь? Либо ей также давит на мозг сирена?

Что возможно глупее, чем сирена, пробующая сказать о том, что уже дни известно и без нее?
— Ты не ответил, — Глайя опять развернула уши, — Драконы — это мамонты?
— Нет. Мамонты — были такие слоны, — растолковал я. — Огромные косматые животные. Древние люди перебили их.
— Из-за чего перебили? — Глайя наблюдала огромными глазами.
— Глупые были. — Я отвел взор. — Кушать хотелось.
— Я забыл. Вы плотоядные. — Глайя опять задумчиво уставилась на автоклав в углу.
— Драконы — это вымышленные существа, наподобие огромных рептилий, — продолжил я. — Были и настоящие огромные рептилии, но они вымерли за миллионы лет до появления человека. Только бог ведает из-за чего. А драконов по правде не было.
Я внезапно поймал себя на том, что говорю с ней как с ребенком. Но так как это не ребенок…
— Как-то весьма запутанно, — сообщила Глайя.
Быть может, и ребенок… Я же не ксенопсихолог. Я бортовой фельдшер самого простого людской корабля. Хвост опять махнул в воздухе.

Громадный, белый с тёмными полосами.
— Слушай, — я глотнул, — а что, в случае если эта чертова сирена… Это значит, что многие аварийные совокупности в порядке! Может, мы напрасно переживаем, уже давно сигнал бедствия…
Глайя мягко плюхнулась со стола на все четыре лапки, и в следующий миг уже сидела рядом с моим креслом.
— Не нужно. Мы так как решили пока не сказать про это? Мы будем говорить друг другу сказки про драконов, да?
Все-таки ребенок…
— Но в случае если нас не отыщут за двенадцать часов…
— Нет, — Глайя положила теплую лапку на мое колено. — В случае если разговор ничего не поменяет, для чего разговор?
— Незачем, — дал согласие я и погладил ее пояснице.
Страно шелковистая. У земных зверей не бывает таковой шерсти. Приятно сидеть рядом.

Легко сидеть и наблюдать, как сиреневая галактика нарезает круг за кругом.
— Еще три миллиона лет назад, — начала Глайя, — у нас также везде жили драконы. Они нападали, но предки строили заграды. Имеется такое слово — заграды? Позже юты размножились, и сейчас ящеры живут лишь в заповедниках.

Они не разумные, но в эпосе довольно часто говорят.
— Я слышал, что ваша раса весьма старая, — отыскал в памяти я.
— Первому эпосу более двух миллионов лет, — промурлыкала Глайя.
— Вы могли быть первыми в галактике.
— Мы первые.
— Я имею в виду — первыми покорителями космоса. Вы же такие умные.
Глайя развернула ко мне мордочку и взглянула снизу вверх. Каштановые глазищи. Маленькая тёмная носопырка. Красивые усы.

И огромные бархатные уши.
— Ты также умный, — сообщила Глайя. — Я поведаю тебе один отечественный ветхий эпос, и ты все осознаешь.
— Сказку? — Я встал с кресла и сел на пол рядом с ней.
— Да, сказку. У нас бывают похожие сказки, — сообщила Глайя. — Про драконов, рыцарей и принцесс.
— Отечественные расы по большому счету похожи, — кивнул я. — Углеродные, дышащие кислородом организмы, кроме того клетки практически однообразные. Имеется догадка, что мы — одна форма судьбы, занесенная на отечественные планеты из космоса. И метаболизм.

Так как ты попросила капли от головной боли, и мы отправились в бокс, в то время, когда…
— Тут нужно остановиться, — Глайя требовательно постучала лапкой по моему колену. — Послушай, я говорю сказку. Попытаюсь перевести дословно. Эта сказка звучит полдня, но я поведаю лишь сюжет.

Давным-давно в поселке N жила принцесса…
— Тогда уж в замке. Принцессы не живут в поселках. Принцесса — дочь из элитного рода.

Либо у вас различий также не бывает?
— Бывают, само собой разумеется. В том все и дело — принцесса появилась прекрасная. У нее было белое мохнатое брюшко, весьма пушистая спинка и самый долгий хвост в округе. У нее были красивые глаза и бархатные уши. Она была весьма умной. Еще в раннем возрасте знала множество эпосов. Женихи поселения ее весьма обожали.

С ней было плохо приятно спариваться.
— Так запрещено в сказках. Спаривание — это табу. Ну, в смысле…
— Я знаю табу, я изучал ваш океанский эпос. Прекрасно, буду цензурировать. в один раз летним днем принцесса вышла из заграды в дремучую хвою.
— Лес?
— Да, густой хвойный лес. Из надежной заграды. Внезапно из хвои выскочил дракон, схватил принцессу, взлетел в атмосферу и унес в горное гнездо. Обитатели поселения сделали вывод, что она погибла. Но самый некрасивый жених отправился ее искать. Он шел без отдыха большое количество ночей и дней. Трава, деревья, птицы и ручьи кормили его, согревали и показывали дорогу. Наконец он поднялся в гору и ночью вышел к гнезду дракона.

Дракон дремал, а принцесса была закрыта в каменной темнице. Но он отыскал щель, окликнул принцессу, и она услышала его. Он был рядом, и они говорили обо всем на свете — ночь до утра.
Глайя замолчала и взглянуть на меня.
— Продолжай, я пристально слушаю, — сообщил я.
— Все.
— Что? Финиш сказки?
— Да.
— А в чем суть?
— Больше ей не было страшно.
— Он не победил дракона, не открыл темницу?
— Для отечественной сказки это не принципиально. Может, взял верх, может, не победил. Может, не смог открыть темницу. Может, дракон утром съел обоих. Либо дракон съел принцессу, а он спрятался. Но принцесса знала, что рядом приятель.

Ей не было страшно. Он пришел, дабы быть совместно. Так как это ответственнее всего — быть рядом до самого финиша.
— Идиотизм, — сообщил я, встал с пола и сел в кресло.
— Само собой разумеется, сказка весьма старая, — кивнула Глайя. — Но из-за чего идиотизм?
— Вообще-то в сказках добру положено победить.
— Но так как ты не забываешь, что юты не хищники? — Она развернула мордочку. — Откуда в отечественном эпосе мысль победы?
— Значит, мысль поражения? Хорошие сказки.
— В отечественной культуре нет идеи поражения. Воспевание жертвенности — также эпос хищников. А у нас мысль помощи.
— Мысль пассивности!
— Нет.
— Превосходно! Глайя, ты знаешь, что твой мех считается самым полезным в галактике?
— Да.
— А знаешь, как еще пять лет назад браконьеры опускались на Юту и стреляли в твоих сородичей? И земляне, и преступники вторых планет тайно летали на охоту? Это естественно?
— Не нормально. Было всего пятнадцать случаев, после этого мы поставили совокупность ловушек, сейчас этого нет, браконьеры депортируются раньше, чем ступят на планету.
— А это естественно, что убийцы не наказаны?
— Мертвые шкурки не станут живыми ютами. Какой суть наказывать?
Я не нашелся, что ответить, и лишь со злобой хлопнул руками по подлокотникам кресла.
— Я попытаюсь растолковать, — сообщила Глайя. — Представь, что горная лавина засыпала альпинистов. Вы же не начнёте мстить лавине?
— Идиотизм, — пробормотал я. — Непротивление злу.
— Из-за чего непротивление? В отечественном эпосе большое количество сказок, где юты мешают дракону убить собственных друзей. Легко они не храбрецы, исходя из этого действуют разумно и сообща.

Храбрец-одиночка не редкость лишь в эпосе хищника.
— Из-за чего?
— По причине того, что храбрец — это не тот, кто посильнее неприятелей. Храбрец — это тот, кто посильнее собственных. Ему не должно быть равных в том, что он делает, исходя из этого храбрецы хищников действуют в одиночку.

В отечественных сказках в большинстве случаев нет ни храбрецов, ни неприятелей. Но мне хотелось поведать тебе как раз эту сказку, дабы ты сравнил со своим эпосом.
— светло, — хмыкнул я. — Продемонстрировать, какие конкретно отечественные сказки поганые, и какие конкретно ваши хорошие?
— Как это страно, — промурлыкала Глайя, потерлась бархатным ушком о мое колено, обернулась и взглянула мне в глаза. — Ты любой разговор превращаешь в борьбу. Неужто действительно думаешь, что я желаю обидеть твой эпос и похвалить собственный?
— Прости, — смутился я.
— Прости… — повторила Глайя задумчиво. — Это слово мне было выучить сложнее всего. В отечественном языке нет слова прости.
— А какими словами вы просите прощения?
— Мы не просим прощения. У нас имеется слово счюитц — заблуждение, неточность. Возможно сообщить собеседнику: мои слова были счюитц.

Но незачем демонстрировать отсутствие агрессии и просить не наказывать за проступок, осознаёшь?
— Другими словами вы имеете возможность хамить друг другу, но вам и в голову не придет извиниться?!
— Мы не можем хамить, — Глайя потянулась. — В случае если слова оказываются неприятными, то это не агрессия. Быть может, счюитц. Быть может, малоприятная правда. Осознаёшь? У нас нет слов с далека;равенство, смирение, возмездие и добро.

У нас никто не пытается попасть в более лучшее место, чем остальные. У нас по большому счету никто не пытается. Осознаёшь? А у вас по-второму. Войны, олимпийские игры, экономическая борьба, карьерный рост, научные споры. Сильный и не сильный, оскорбление и извинение, наказание и преступление, руководство и подчинение, месть и предательство.

У вас забавный обычай приветствия — соприкоснуться открытой ладонью, продемонстрировать, что нет оружия. Либо обычай чокаться бокалами, дабы напитки плескались через края, и было видно, что нет яда. У вас имеется деньги. У вас имеется преступность, и вы с ней боретесь. Это так как не только на Земле, это психология любой цивилизации хищников. И это весьма интересно, правда?

Мне весьма увлекательна ваша культура, а тебе увлекательна отечественная, правда?
— Занимательна. Но я вас не осознаю.
— Так и я не все осознаю, — Глайя потянулась. — Вот у вас отменена смертная казнь…
— И чего тут непонятного? — Я подозрительно уставился на Глайю.
— Я изучал различные эпосы. Я был на Волгле. В том месте сравнительно не так давно отменили поедание самца по окончании спаривания…
— Что?! — изумился я, — Ты была на Волгле? У диких пауков?
— Они не дикие, они разумные. Их инстинкты в далеком прошлом скованы социальными нормами, для путешественников опасности мало, — Глайя замерла и лизнула правую лапку. — Я изучал их эпос, в том месте также драконы. Желаешь, поведаю Тратаниан?

Это основной эпос самого богатого правящего рода. Эпос о Перворождении.
— Ну, поведай… — Я опять опустился на пол и прислонился к Глайе.
— На заре мира рыцарша Тратаниан отправилась на бой с драконом. Панцирный дракон был так могуч, что закрывал полнеба на семь дней пути.
— А похитить принцессу? — уточнил я на всякий случай.
— Для чего? Пауки Волглы — хищники одиночные, торговля поступком не в их обычаях.
— Чего???
— Торговля поступком. В то время, когда оказывают помощь за помощь и мстят за агрессию. Исходя из этого наступление на неприятеля не требует обстоятельства.

Осознаёшь?
— Думается, осознаю…
— Рыцарша Тратаниан шла большое количество дней, и на ее пути поднялась гора. Прочь с дороги! — закричала Тратаниан и укусила гору. Но гора не шелохнулась. Тратаниан пришла в неописуемый бешенство. Ударами собственных замечательных хелицер она раскидала гору, и на ее месте появилась яма.

Тратаниан испражнилась в яму и отправилась дальше.
— Идиотизм, — сообщил я.
— Из-за чего идиотизм? — быстро повернулась Глайя. — Легко преувеличение. Само собой разумеется, паучиха не имеет возможности раскидать гору, к тому же они ростом меньше меня.
— А из-за чего гору нужно раскидывать?
— Ну, как ты не осознаёшь! Гора поднялась на ее пути. Гора — неприятель. Неприятеля нужно победить, стереть с лица земли и унизить.

Представь, что гора — живое чудовище, тогда поведение Тратаниан будет логичным с позиций человека.
— Человек не борется с неживой природой! — сообщил я.
— Человек не таковой четко выраженный хищник, — возразила Глайя. — Но и в вашем эпосе видится борьба с неживой природой.
— Пример, прошу вас, — обиделся я.
— Пример… — Глайя подняла пушистую лапку и совсем по-кошачьи почесала ухо, — Человек сообщил Днепру: я стеной тебя закрою…
— Это откуда? — насторожился я.
— Нет, не то, — мурлыкнула Глайя. — Вот хороший пример: буря разметала флот царя Ксеркса, и тот решил наказать море. Он приказал высечь море кнутами. Эпос старой Греции.
— Увы, не знаком, — поморщился я. — Предположительно, совсем старый эпос? Но в случае если так, то полный идиотизм!
— Вот довольно новый эпос: Христос, заметив при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не обнаружив ней, не считая одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек! И смоковница в тот же час засохла.
— Совсем неуместный пример! — возразил я. — Это легко земледелие. Селекция.
— Я продолжу сказку, прекрасно? Тратаниан отправилась дальше, но дорогу преградило поле флои. Флоя — такое ядовитое колючее растение с толстыми древесными стеблями, оно растет целой стеной. Воображаешь, да? Тратаниан закричала: Расступись, флоя!, но флоя только зашелестела и поднялась еще плотнее.

Тратаниан пришла в неописуемый бешенство. Она начала перекусывать стебли друг за другом и насиловать их.
— Чего делать? — удивился я.
— Принуждать к половым отношениям. В эпосе хищников довольно часто употребляется как победы и форма агрессии. К примеру, у людей, в то время, когда…
— Как возможно изнасиловать поле ядовитых растений?
— Я также не отлично воображаю, — задумалась Глайя. — Но так говорит эпос. Предположительно, в переносном смысле. В то время, когда с полем было покончено, Тратаниан отправилась дальше.

Дорогу ей преградило озеро.
— Дальше ясно, — кивнул я. — Она крикнула озеру: отойди в сторону, но озеро не послушало, тогда она пришла в неописуемый бешенство, озеро выпила, в яму нагадила, ну, еще как-нибудь изнасиловала…
— Нет, — сообщила Глайя. — В эпосе пауков вода не бывает неприятелем. У нас принято растолковывать это тем, что воды на Волгле мало, и она ценится. Но я думаю, все вследствие того что вода не имеет формы. Это сложно растолковать: для пауков вид неприятеля ответственнее всего. Тратаниан заметила на берегу пасущегося коленчатого моллюска. Она быстро встала на его пояснице и приказала перевезти на другой берег.

Дрожа от страха, моллюск перевез ее. Тратаниан вспорола ему брюхо, съела сердце и отправилась дальше.
— Признательность… — фыркнул я.
— Характерна лишь культурам стадных хищников, — кивнула Глайя. — Пауки не торгуют поступками.
— Постой, а у вас также нет признательности?
— И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна обстоятельство? Мне было сложно это осознать.

И тебе, предположительно, весьма сложно?
— Да уж…
— К тому же моллюск — добыча, довольно глупо оставлять еду. Представь, что банка консервов помогла тебе заколотить подробность в крепежное гнездо — ты же ее затем съешь, а не отпустишь в космическое пространство?
— Банка-то не живая!
— Мы уже обсуждали. Хищники не всегда делают различия между живым и неживым неприятелем. Тратаниан отправилась дальше и вышла к логову панцирного дракона. Дракон был страшен.

Я опускаю подробности. Началась битва. Также пропускаю, это самая долгая и подробная часть эпоса. Наконец огромный дракон был повержен.

Тратаниан изнасиловала его, после этого порвала на части и съела. Скоро у нее завязалась кладка яиц от него.
— От дракона?!
— Но так как и люди в некоторых эпосах ведут род от зверей? Само собой разумеется, с позиций генетики…
— Да пес с ней, с генетикой! У нее будут дети от неприятеля?!
— В полной мере разумное поведение для хищников-одиночек: сильный неприятель — сильный генофонд. Тут вторая неясность — выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не вычисляют геройством победу над не сильный полом. В то время, когда просишь растолковать это место в эпосе, они впадают в агрессию… — Глайя запнулась и задумчиво лизнула правую лапку. — Так вот, Тратаниан отложила кладку, и у нее появилось пятьсот одиннадцать дочерей. В оригинале — семьсот семьдесят семь, у них восьмеричная совокупность счисления.

Тогда Тратаниан ринулась на пояснице, разодрала собственный тело на пятьсот одиннадцать частей и погибла. А дочери расползлись по миру и дали начало могущественному роду Тратаниан. Финиш сказки.
— Впечатляет, — я понимающе кивнул, — Лишь для чего себя разрывать?
— А ведь эта сказка тебе понравилась больше, чем сказка ют… — пробормотала Глайя и задумалась.
— Так себя-то разрывать для чего? — повторил я.
— Жертвенная смерть, — растолковала Глайя. — Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона — это агрессия внешняя, расправа над неприятелем. Победа физическая либо более сложная, социальная: месть, разоблачение, позор. А обратная сторона — это агрессия, направленная вовнутрь.

Жертвенная смерть — победа над собой, над смертью и жизнью.
— Это как? — не осознал я.
— Эпос, прославляющий красоту смерти. В то время, когда хищник уничтожает неприятелей, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает неспециализированный транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы.

В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть для собственной идеи. К примеру, у людей в относительно новом эпосе…
— А ну заткнись! — рявкнул я и ударил кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.
Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине опять выплыла тоскливая сирена.
— Прости, — сообщил я, откашлявшись. — Счюитц — бить кулаком по полу.
— Так вот, — отозвалась Глайя, — Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Исходя из этого не имеет возможности принять смерть от неприятелей, от старости либо от заболеваний, верно?

Она может принять мучительную смерть лишь от себя самой — во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков весьма логичен.
Я помолчал, а после этого все-таки задал вопрос:
— Глайя, а ты сама как вычисляешь — эпос людей больше похож на эпос пауков либо ют?
— Тяжело сравнивать, — ответила Глайя, мало поразмыслив. — Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Хороший эпос землян — это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и берёт себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще понадоблюсь. В конце бьется с драконом, что превосходит его силой.

Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это делается его брачной партнершей. По большому счету, ответ собственной половой неприятности — ответственный стимул многих подвигов на Земле.

А позже рыцарь возвращается в племя и делается королем, по причине того, что приобрел себе право власти, доказав, что посильнее всех собственных.
Я быстро встал с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.
— Послушай, ты, маленькая юта, а не думается ли тебе…
— Не обижайся, — перебила Глайя. — У тебя превосходная разумная раса, ваша культура начинается скоро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Прекрати обижаться.

Прекрати соревноваться. Прекрати побеждать и торговать.
— Стоп! — крикнул я. — Стоп!!! Хватит!!! Я больше не желаю сказать про эпос! Я желаю еще раз обсудить отечественную обстановку.
— Как желаешь…
Глайя набралась воздуха, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я осознал, что ей также холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним столетиям растеклась вода.

Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я продолжительно стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво разглядываю галактику.

Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, скинул обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране показалась схема корабля. В который уже раз за последние часы я рассматривал ее.

Быстрый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется узкая мачта, в нее — транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, маленькое кольцо — дальние вспомогательные помещения. Но я не торопился переходить в том направлении, сперва вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб.

Три грузовые, после этого три пассажирские — плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм судьбы. Выше — обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба — гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и переместил изображение, еще и еще.

Началась мачта. Я дал повышение и повел изображение на протяжении нее. Приблизительно на середине пунктир, наконец, сменился многоцветными красками. И я дал большое повышение. Изображение было схематичным, точно в том направлении лазил фотографировать микроробот из шлюпки.

Полая труба мачты была как будто бы разворочена изнутри — как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.
— Мне думается, — сказала за спиной Глайя. — Это было в нижнем грузовом. Что в том месте везли?
— Отыскала у кого задавать вопросы! — рявкнул я. — У фельдшера! Откуда мне знать?
— Все-таки думаешь, что террористы?
— Я уже ничего не думаю! — закричал я. — Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил!

А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам отличие?
Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, лишь сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.
— Неистовый пульс, — огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. — Легко ляг и полежи.
Сволочь, успела прочесть цифры. Я скинул схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стенке коридора — дверь аварийной шлюпки. В этот самый момент же, наоборот, через коридор — дверь в медицинский бокс.

По причине того, что госслужащие из здравоохранения, каковые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически опасаются малоизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную территорию, практически к самому реактору, к тому же герметизировать по высшей категории. Как словно бы заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как словно бы существует зараза, с которой не справится деятельный белок из любой стандартной аптечки!

Но сейчас жилой борт рассеян небольшой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров — земляне, адонцы, думается, кроме того юты.

И кругом — вакуум, в огрызке транспортного коридора — вакуум. А мы… мы закрыты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас имеется, — это запас кислорода на десять часов.

И мороз. И сообщение с компьютером шлюпки. Хорошей быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, по причине того, что за дверью — вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И лекарства. И универсальный автоклав.

И еще у меня имеется кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, по причине того, что он один, а нас двое.
— Послушай, — сообщила Глайя. — а вдруг меня усыпить?
— Что?! — Я от неожиданности подпрыгнул.
— В случае если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит на долгое время, — полосатый хвост задумчиво ползал по полу.
— Прекрати!!! — рявкнул я.
— Легко поведай, как бы ты меня усыпил? Тебе так как приходилось усыплять пушистых зверей?
— Приходилось, — выдавил я. — Не хватило мест в военного госпиталь, и трое студентов с отечественного курса проходили практику в ветеринарной клинике.
— Поведай, чем усыпляют животных? — в голосе Глайи было живое любопытство, в огромных глаз сверкали искорки.
— Как усыпляют? Ты желаешь это знать? — Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. — Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, намоченную эфиром. После этого вколол глубочайший наркоз. После этого забрал шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. После этого проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Стремительная, безболезненная смерть.

Так усыпляли кошек и собак в начале двадцать первого века.
Глайя наблюдала круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и безрадосно.
— А шкурка не попортится от иглы? — задала вопрос она. — Ты набьешь хорошее чучелко?
Я промолчал.
— Давай слово, — сообщила Глайя. — Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня весьма полезный мех.
— Обещаю, — буркнул я.
— Совершенно верно?
— Совершенно верно.
Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я пристально наблюдал на нее, а после этого расхохотался:
— И это существо говорило мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной смерти?
— Я не хорошо выучил русский язык… — медлительно сказала Глайя, хвост проехал по замер и полу. — Я не знал, что усыпить имеет два значения…

Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я ощущал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, ощущал ее тепло. Она что-то сказала, успокаивала.

Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.
Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.
— Ты не кинешь пушистого? — промурлыкала она сонно.
— Нет, само собой разумеется, — ответил я.

…Пришёл в сознание я от холода. Поднялся, взглянуть на дремлющую Глайю. Открыл сейф с лекарствами, дотянулся эфир и вату. Смочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно набралась воздуха, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Весьма долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся скоро.

Шприц вошел в легкие не сходу — панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. После этого открыл стенной шкаф и дотянулся скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр — с запасом кислорода на пара часов.

Разве что не экранирует от радиации, но с усилителями перемещений. Кто знает, если бы не усилители, может, мы имели возможность влезть в том направлении вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков.

Сирена стихла, но тишина была ужаснее. Отыскал пластиковый пакет и положил в том направлении тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса дрогнула и отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и кинуло вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил.

Поднялся, перешагнул коридор и продолжительно копался с рычагами, срывая аварийные пломбы. Наконец дверь шлюпки распахнулась, и я залез вовнутрь. В то время, когда давление выровнялось, снял скафандр, сел в кресло пилота и положил руки на пульт…
Чучелко я поставил в собственном загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. семь дней я выдержал, а после этого переставил чучелко на чердак.

А в то время, когда через несколько лет посмотрел в том направлении, заметил, как его безнадежно сломали мыши.
* * *

— Ты не кинешь пушистого? — промурлыкала она сонно.
— Нет, само собой разумеется, — ответил я.
…Пришёл в сознание я от холода и продолжительно пробовал прийти в себя по окончании кошмарного сна. Поднялся, взглянуть на дремлющую Глайю и потряс ее. Она сонно рукоплескала глазами.
— Глайя, у меня имеется один скафандр. Ты постараешься залезть в него и доберешься до шлюпки.
— Где? — задала вопрос Глайя и повертела головой.
— В шкафу. Не имеет значения. Он один.
— А ты? — задала вопрос Глайя.
— Я — нет. И не смей спорить! Это решено.
— жертвенность и Героизм, — промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок. — Прекрати глупости, давай спать. Ты же не кинешь пушистого?
— Нет, само собой разумеется, — ответил я.
Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и начал смотреть, как сиреневая галактика нарезает нескончаемые круги. В то время, когда Глайя заснула, подошел к шкафу, дотянулся вату, шприцы и эфир. Сделал все нужное, подошел к автоклаву, открыл тяжелую створку и положил вовнутрь мелкую остывающую тушку. На ощупь через мех она казалась совсем маленькой. Я закрыл створку и установил на пульте режим кремации.

В то время, когда в камере автоклава потух багряный пламя, я отстегнул защелки и открыл створку, дабы прах рассеялся в космосе. Герметичная створка распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился тёплый запах паленой шерсти. Я надел скафандр.

Разблокировал дверь бокса. Забрался в шлюпку.
* * *

— Ты не кинешь пушистого? — промурлыкала она сонно.
— Нет, само собой разумеется, — ответил я.
…Пришёл в сознание я от холода. Поднялся, взглянуть на дремлющую Глайю, открыл сейф с лекарствами, дотянулся эфир и вату. Смочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно набралась воздуха, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало практически незаметным. Надел скафандр.

Подошел к автоклаву, открыл створку и с опаской положил Глайю вовнутрь. Закрыл створку и вручную закрыл герметичные защелки. После этого обхватил автоклав руками и напрягся, ощущая, как гудят и вибрируют мускулы скафандра.

Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр под мышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он обязан выдержать. Я успею за 120 секунд.

Она не задохнется.
24 октября — 16 декабря 2001,
Москва, Чертаново

источники:

текст — http://lleo.me/arhive/no_humor/epos.shtml
тизер — http://lleo.me/arhive/no_humor/epos_illustracii.htm
аннотация — http://fantlab.ru/work8532

Леонид Каганов — Эпос хищника

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: