Ледовое побоище, альтернатива

«История не терпит сослагательного наклонения…» — эта расхожая фраза лишь думается неоспоримой. Возможно, нет для того чтобы историка, что, пробуя разобраться в хитросплетениях прошлого, не задавался бы вопросом «А что было бы, в случае если?..» Более того, неосуществившееся, нереализованное частенько владеет замечательной притягательной силой хотя бы вследствие того что разрешает заметить историческую действительность не как застывший «монумент прошлого», а как живой и полный скрытых возможностей «сад расходящихся тропок».

Да и кому хочется всю жизнь заниматься доказательством того, что «в противном случае быть не имело возможности»? Возможно, действительно, возразить, что именно этим занималось большая часть отечественных историков во времена господства марксизма в том его выхолощенном и неинтересном варианте, что был «официальной» методикой советской науки. Но и тогда под ортодоксальной оболочкой (либо кроме того без нее) возможно было найти совсем не ортодоксальные идеи (чего стоит одна лишь теория пассионарности Льва Гумилева?).

Попытки посмотреть за «горизонт произошедшего» предпринимались и в научной публицистике. Особой популярностью, к примеру, пользовались в данной связи размышления о том, как сложилась бы будущее России при успешного финала восстания декабристов в 1825 году…

Но приоритет в развитии «другой» истории, повидимому, в собственности британскому ученому Арнольду Тойнби. История, вычислял он, — это процесс рождения, угасания и становления отдельных, довольно свободных друг от друга цивилизаций, каждой из которых иногда приходится сталкиваться с значительными проблемами («вызовами» истории).

Будущее цивилизации зависит оттого, какой ответ она дает на появляющийся в тот либо другой момент вызов. «История не терпит сослагательного наклонения…» — эта расхожая фраза лишь думается неоспоримой. Возможно, нет для того чтобы историка, что, пробуя разобраться в хитросплетениях прошлого, не задавался бы вопросом «А что было бы, в случае если?..» Более того, неосуществившееся, нереализованное частенько владеет замечательной притягательной силой хотя бы вследствие того что разрешает заметить историческую действительность не как застывший «монумент прошлого», а как живой и полный скрытых возможностей «сад расходящихся тропок».

Так, древнегреческие города-страны в VI—V столетиях до н. э. по-различному решали проблему дефицита жизненных ресурсов: Афины стали развивать торговлю, превратившись в достаточно открытое демократическое общество, а вот Спарта выстроила иерархически организованное военизированное государство. Для русских княжеств подобным вызовом в тринадцатом веке стало монголотатарское нашествие.

Моменты выбора пути развития довольно часто именуют «точками бифуркации» (раздвоения, разветвления). История идет по одной из «ветвей», но так как вероятна была и вторая! Наряду с этим сам выбор зависит от множества более либо менее значительных, а иногда сугубо случайных факторов.

Классикой «другого» подхода стали две статьи Тойнби, в которых он рисует вероятный движение всемирный истории в случае, если бы Александр Македонский прожил значительно более продолжительную судьбу либо, напротив, погиб бы, не успев начать собственных завоевательных походов. Ясно, что аналогичных больших либо небольших «развилок» в истории было много, хватает и желающих их разбирать.

В данной сфере имеется и необычные «хиты» — к примеру, победа нацистской Германии во Второй мировой, и сюжеты, дешёвые лишь специалистам — что было бы с Европой, если бы в 1520-х годах турки забрали Вену? «Ретропрогнозированием», либо «виртуальной историей», занимаются сейчас и писатели-фантасты, и кое-какие самый «продвинутые» историки, и… математики (С.П. Капица, С.С. Курдюмов, Г.Г.

Малинецкий).

Да, именно это маргинальное направление исторической науки, где, казалось бы, больше уместна безудержная фантазия, чем строгий расчет, сейчас стало привлекать к себе внимание тех, кто пытается не просто «пощекотать нервы просматривающей публике», а перевоплотить историю в правильную науку. Оказать помощь в этом призвана очень популярная сейчас синергетика — теория самоорганизации динамических совокупностей, математически обрисовывающая закономерности разных метаморфоз, бифуркаций и скачков.

Мысль несложна и неоспорима: человеческое общество — динамическая совокупность, а история — разновидность нелинейного процесса, что возможно смоделирован. Но, пока приверженцы для того чтобы подхода признают: в истории через чур много не поддающихся математическому выражению субъективных, антропогенных факторов.

Не весьма «Другая история» прививается и в среде историков. Многие маститые ученые на попытки применить к предмету их занятий «сослагательное наклонение» наблюдают с подозрением как на дань моде либо околонаучную спекуляцию. Не смотря на то, что в случае если вдуматься, то всесторонний, взвешенный анализ «вероятного» в полной мере способен оказать помощь и лучше осознать и отчетливее представить какое-то осуществившееся историческое событие!

Дабы убедиться в этом, попытаемся применить данный подход к прекрасно привычным нам событиям отечественной истории.

Ледовое побоище

Все мы еще со школьных времен знаем, что весной 1242 года русская рать, ведомая князем Александром Ярославичем Невским, разбила на льду Чудского озера войско германских «псов-рыцарей» (крестоносцев Тевтонского ордена), стремившихся воспользоваться эргономичным случаем — нашествием монголотатар, дабы поработить Новгородскую почву, а в том месте, кто знает, может, и другие русские почвы… Знаем мы да и то, что сокрушительное поражение на долгое время отбило у рыцарей охоту нападать на Русь, продемонстрировавшую, что, кроме того будучи ослабленной, она все равно способна постоять за себя.

В каком-то смысле Ледовое побоище оценивалось как событие кроме того более ответственное, чем Куликовская битва. Свержение монголотатарского ига считалось только делом времени, в исторической возможности полностью неизбежным, в то время как подчинение католической Европе означало крутой поворот в судьбе, по крайней мере, части русских земель.

Не просто так в исторической традиции победы Александра Ярославича на Неве и на льду Чудского озера довольно часто представляются как следствие сознательного выбора князем, выражаясь современным языком, «геополитической ориентации». Он-де осознавал, что кочевники не смогут угрожать самому серьёзному, что имеется у Руси — православной вере (в прошлые времена ее именовали «культурой»), и потому смирился с невозможностью им сопротивляться.

Западные же агрессоры стремились не только к армейскому завоеванию, насилию и грабежу, но и к ассимиляции русских. Наряду с этим монгольское нашествие, подобно засухе либо урагану, воспринималось современниками как заслуженное наказание более чем. Разумно ли сопротивляться стихийному бедствию?

Совсем иное дело — агрессия прекрасно привычных соседей, чьи в полной мере рациональные побуждения были прекрасно известны в Киевской Руси.

Большая часть историков, политиков и публицистов различных эр вычисляло выбор князя Александра умным и обоснованным, меньшинство о нем сожалело, полагая, что именно этот выбор положил начало вековой изоляции Руси, России от цивилизованной Европы. Так или иначе, но не приходится сомневаться, что речь заходит о серьёзном, узловом моменте в отечественной истории. Существовала ли возможность иного развития событий и вправду ли зависела от них будущее русской цивилизации?

Давайте разберемся в непростых событиях, предшествовавших Ледовому побоищу, и в еще более сложных последствиях этого сражения. Но перед тем как отвечать на вопрос: «А имело возможность ли быть в противном случае?», зададимся вторым: «А как же было?»

Многие мифы о битве на льду Чудского озера, укоренившиеся в отечественном сознании, связаны со известным фильмом Сергея Эйзенштейна, снятым по заказу Сталина во второй половине 30-ых годов XX века, в то время, когда фашистская Германия главенствовала неприятелем СССР (а это было еще до заключения Пакта о ненападении между двумя государствами). В то время границы СССР, пребывавшего во «враждебном капиталистическом окружении», очевидно, были «на замке». Совсем другое дело — XIII век.

Ничего аналогичного «металлическому занавесу» между соседними землями и русскими, само собой разумеется, не существовало, да и современные представления о «границе» и «национальном суверенитете» к тому времени полностью неприменимы. Широкие прибалтийские территории, населенные бессчётными языческими племенами латгалов, земгалов, латышей, куршей, и ливов, эстов, води и ижоров (в русских источниках — чудь), деятельно колонизировались более развитыми соседями –русскими, литовцами, датчанами, немцами и шведами.

Известные католические рыцарские ордена, среди них и Тевтонский, уполномочивались Папом крестить язычников — тем самым территориальная экспансия принимала форму совсем не мирной миссионерской деятельности. Само собой разумеется, соседи довольно часто конфликтовали между собой, и такие конфликты по обычаям той, отнюдь не идиллической эры практически в любое время решались посредством оружия.

За «хорошей ссорой» неизменно следовал мир (пускай и «худой»), деятельно развивалась торговля, не прекращалось и культурное сотрудничество. Словом, почвы эти были настоящим «перекрестком» языков, религий и культур, на котором сама жизнь заставляла относиться друг к другу с той либо другой степенью терпимости. Для развития ксенофобии условий тут просто не существовало.

Нужно заявить, что новгородцы и псковичи в неспециализированном-то не были главными соперниками крестоносцев: более ожесточенным было противостояние орденов с молодым Литовским страной, объединенным Миндовгом (Миндаугасом) совсем незадолго до Ледового побоища. Примечательно, что не смотря на то, что позднее, в первой половине 50-ых годов XIII века, Миндовг крестился по католическому обряду, а позже принял от Папы королевскую корону, — на взаимоотношениях с крестоносцами это событие практически не сказалось.

Не была центральной религиозная неприятность и в противостоянии рыцарей с Новгородом. Современный историк Б.Н. Флоря подмечает, что в части Новгородской I летописи, относящейся к началу XIII века, «крестоносцы ни разу не именуются ни «крестоносцами», ни «латинянами», а обозначаются неизменно как «немци», и описание распрей с ними ничем не отличается от описания распрей Новгорода с другими русскими княжествами».

Только с 1230-х годов римская курия начала проводить более твёрдую политику в отношении православных, причем не только на далекой окраине «христианского мира», каковыми были Прибалтика и сопредельные с ней почвы, но и в Средиземноморье. Как раз тогда в папских буллах стали появляться, к примеру, фразы о «сарацинах, русских и других неприятелях католической веры». Но резкого поворота в отношениях Руси с ее западными соседями все-таки не случилось.

По окончании Батыева нашествия Орден совместно со своим союзником — рижским епископом — всего лишь пробовал применять удобную обстановку для усиления собственного влияния в этих краях.

Русские княжества вправду были ослаблены монголотатарским нашествием. Но не все из них пострадали одинаково, а потому в числе желающих воспользоваться последствиями этого нашествия были отнюдь не одни лишь шведы, немцы и датчане, но и собратья по вере и языку. Ослабление могущественной Владимиро-Суздальской великокняжеской династии (к ней принадлежал и Александр Ярославич) оживило надежды ее бессчётных соперников.

В их числе были, к примеру, смоленские князья, пробовавшие посредством крестоносцев утвердиться в Пскове, да, но, и сами псковичи. Так что, в то время, когда германские и датские рыцари, объединившись, заняли в 1241—1242 годах Псков и Изборск, часть местных обитателей встретила их без особенной неприязни.

Новгорода псковские дела прямо не касались, но крестоносцы, развивая успех, продвинулись на побережье Невы, в Карелию, и начали строить замок в Копорье. А это были почвы Великого Новгорода, к которому немцы приблизились на расстояние дневного перехода. Только тогда встревоженные новгородцы обратились с просьбой о помощи к отцу Александра Невского, великому князю Ярославу Всеволодовичу.

И тревожила их наряду с этим не столько будущее вторых русских земель, могущих появляться под пятой агрессоров-католиков, сколько родные интересы самого Новгорода.

А ведь всего за год до этого, по окончании блестящей победы над шведами на Неве, князь Александр был изгнан из Новгорода! Правившие городом олигархические группировки не терпели рядом с собой никакой силы, тем более — силы, популярной в народе. Неудивительно, что князь Ярослав сперва решил отправить к новгородцам старшего сына Андрея и только в ответ на повторные настойчивые просьбы послал на север Александра.

Тот действовал весьма решительно: захватил и уничтожил Копорье, выбил крестоносцев из Пскова, а после этого, развивая успех, выступил в направлении Дерпта (Юрьева) — наиболее значимого опорного пункта немцев в Прибалтике. Сейчас пришла очередь дерптского епископа тревожиться по поводу «русской угрозы» и взывать за помощью к крестоносцам. Собрать какое количество-нибудь большое войско в маленький срок те, само собой разумеется, не смогли, но на призыв отозвались.

За пара дней до сражения русский авангард новгородца Домаша Твердиславича был разгромлен рыцарями, выступившими из Дерпта к Пскову. Определив об этом, Александр Невский отвел собственный войско на лед Чудского озера, к острову Вороний Камень. Утром 5 апреля на расстояние полета стрелы к русской дружине приблизился отряд крестоносцев…

Битва происходила не так, как обрисовано в книжках и продемонстрировано в кино. Из красочной картины сражения, в соответствии с которой Александр Невский окружил клин рыцарей фланговой атакой кавалерии, а крестоносцы проломили собственной тяжестью лед, правильно только то, что рыцари нападали «свиньей». Данный плотный строй с тяжеловооруженными наездниками — в челе и по бокам, и пехотой — в середине, был необыкновенен для рыцарей Европы.

Большая часть из них просто не могло допустить, дабы чье-то знамя пребывало в первых рядах. Рыцари с челядью и оруженосцами в большинстве случаев нападали любой сам по себе, образуя неправильную цепь.

Как видим, цифры утрат, мягко говоря, не сходятся. В большинстве случаев это разъясняется так: в германском источнике говорится лишь о братьях-рыцарях (их во всем Ордене было около сотни), русский же летописец имел в виду не только их, но и несложных солдат-кнехтов (любой рыцарь выводил в поход отряд в 10—25 человек). Так или иначе, по подсчетам современных историков, в обеих встретившихся на льду ратях было не более 1—2 тысяч людей.

Для сравнения: в Грюнвальдской битве 1410 года, где литовско-польско-русское войско разгромило армию Тевтонского ордена, приняло участие около 60 тысяч людей, в Куликовской битве — около 80 тысяч. Но, значение битвы определяется, само собой разумеется, не только численностью армий…

Владимиро-Суздальская рать Андрея и Александра Ярославичей превосходила крестоносцев и численностью, и тяжестью оружия. О подавляющей мощи дружинников в двойных кольчугах и блистающих шлемах информируют нам орденские источники. Русские в изобилии имели и убийственные луки (их эффективность прекрасно продемонстрировали в Киевской Руси монголы). Маневра для окружения немцев не требовалось: они сами рвались в окружение, где и погибли.

Никакой лед под рыцарями не проламывался. Место для битвы выбирал Александр, что не имел возможности поставить собственную тяжелую конницу на хлипкой поверхности. Красочный мотив потопления рыцарей, присутствующий на каждой картине Ледового побоища, был внесен в описание Чудской битвы в Софийской I летописи XV века, составитель которой очень сильно приукрасил победу Невского.

Такова история. Была ли она безальтернативной? Невооруженным глазом видно, что нет.

Для начала разглядим самый очевидный из вероятных вариантов.

Справка
Настоящие источники

В источнике — Новгородской I летописи говорится легко: на рассвет в субботу «наехашa на полк Немци и Чюдь, и прошибошася свиньею сквозе полк. И бысть сеча ту громадна Немцемь и Чюди… А Немци ту падоша, а Чюдь даша плеща («дала плечи» — значит, бежала); и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верст по леду до Суболичьскаго берега. И паде Чюди бещисла (без числа), а Немец 400, а 50 руками яша и приведоша в Новгород».

Взор с противоположной стороны. В соответствии с лифляндской «Рифмованной хронике» финиша XIII века: «у русских было большое количество стрелков, они отразили первую атаку, мужественно выстроившись перед войском короля (Александра. — Прим. автора). Видно было, что отряд братьев прорвал строй стрелков, был слышен звон клинков и видно, как раскалывались шлемы… Те, кто был в войске братьев, появились в окружении… братья храбро сражались, все же их одолели.

Часть… вышла из боя, дабы спастись… двадцать братьев осталось убитыми и шестеро попали в плен».

Альтернатива 1

Если бы победили крестоносцы…

У Ледового побоища в полной мере мог быть и второй финал. Результаты сражений во времена, в то время, когда сражались не регулярные армии, а дружины, были очень непредсказуемы, а крестоносное войско биться умело. Представим себе предстоящий движение событий. И без того обескровленное Владимирское княжество оказать помощь новгородцам больше ничем не имеет возможности. В Пскове снова верх берут «коллаборационисты». Окрыленные успехом крестоносцы, разграбив окрестности Новгорода, осаждают сам город.

Как неизменно, изменники находятся и тут. А возможно, деморализованная поражением городская вершина решается сдать город без боя? Новгород привык пользоваться дружиной и услугами приглашенных правителей.

Были варяги, были разнообразные князья, из-за чего бы не давшие обет безбрачия, малопьющие «братья»? Немцам и без того принадлежали в Новгороде двор, место под храм, луга и столько прав в торговле, что лишь германский купеческий устав был в состоянии их сократить.

Чем стала бы для новгородцев крестоносная оккупация? Дабы постараться ответить на данный вопрос, из Новгорода весны 1242 года перенесемся на 38 лет назад и — на другой финиш Европы. 13 апреля 1204 года армия крестоносцев штурмом забрала Константинополь — столицу православной Византийской империи.

Вот как обрисовывает финиш того дня один из предводителей данной армии: «Ратники, каковые разбрелись по всему городу, захватили изрядную толику; и добыча была столь громадна, что никто бы не имел возможности сообщить вам, сколько в том месте было серебра и золота… и всяческих драгоценных вещей, какие конкретно когда-либо имелись на земле. И Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, со всей правдивостью свидетельствует по истине и по совести, что со времени сотворения мира ни при каких обстоятельствах не было в одном городе захвачено столько добычи.

Каждый забрал себе жилище, какое ему понравилось, а их хватало… И громадна была радость из-за чести и победы… потому что те, кто пребывали в бедности, сейчас пребывали в роскоши и богатстве…» Константинополь превратился в столицу Латинской империи — страны, просуществовавшего более 50 лет и развалившегося под гнетом внутренних противоречий. в течении всех этих лет рыцари бесполезно пробовали привить грекам привычные им феодальные порядки и в один момент, по-детски, имитировали пышные и изощренные формы византийского придворного церемониала.

Обновленная икона Александра Невского из ветхого храма
Бессмысленно использовать к тогдашним реалиям мерки сегодняшнего дня. В тринадцатом веке ни о какой «цивилизаторской» миссии крестоносцев перед лицом утонченных восточных культур не могло быть и речи. По словам французского историка Жака Ле Гоффа, «для этих дикарей, каковые вели убогую жизнь в примитивных и жалких местечках… Константинополь с его, быть может, миллионным населением, лавками и монументами был настоящим откровением».

И это — о цвете западноевропейского рыцарства! Что же сообщить о небогатом, захолустном Тевтонском ордене?

Само собой разумеется, Новгород — не сказочный Царьград, да и немцы не испытывали перед русскими того комплекса неполноценности, за что крестоносцы мстили византийцам. Но не столь уж сложно вообразить и поведение победителей в захваченном городе, и вероятные последствия превращения Новгорода в Нойбург — центр снова организованного архиепископства.

При более либо менее агрессивной колонизаторской политики крестоносцы были бы перед лицом поголовного бунта, коих в истории «Северной вольницы» было много. Новгородцы привыкли не подчиняться, а подчинять, миролюбием ни при каких обстоятельствах не отличались и встали бы как один по первому кличу вечевого колокола. К такому же результату привели бы и более скромные попытки утвердиться в городе — к примеру, строительство германских домов на шепетильно расписанных по «сферам влияния» новгородских улиц.

Успех германской тотальной войны с поголовным уничтожением славянского населения, как в Полабских Пруссии и землях, представляется очень вызывающим большие сомнения. Новгородская почва — от Волги до Белого моря и от Балтики до Урала — превосходила размерами всю империю. Население было сосредоточено достаточно редко, но и в Европе воинское сословие составляло ничтожное меньшинство, разбросанное по замкам, как новгородские поселенцы по своим пригородам, заимкам и слободам.

Новгородцы сами были колонизаторами, оружие в руках держал любой вольный мужчина.

купцы и Солидные землевладельцы, руководившие городом, не торопились тратить средства и жертвовать людьми во всяком конфликте. На то были князья с их дружинами. Но настоящая угроза Господину Великому Новгороду вызывала могучий и ужасный отпор.

Недаром его граждане писали на знамени не «С нами Всевышний», как немцы, а куда яснее: «Кто на Великий Новгород и Бога!» Долгое кровавое противостояние истощило бы обе стороны и все-таки вряд ли имело возможность закончиться победой их союзников и крестоносцев.

Так что победа Александра, как это ни парадоксально, стала для Ордена благом.

Альтернатива 2

Худой мир все-таки лучше…

Более занимателен второй вариант: русский рыцарь и князь Тевтонского ордена устремились навстречу друг другу, встретились и вступили в переговоры. В действительности: что их разделяло, за что они проливали кровь на льду? Да, немцы и русский были соперниками, но отнюдь не см

История Государства Российского. Cерия 77. Ледовое Побоище. StarMedia

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: