«Кавказские орлы» добровольческой армии

В соответствии с писаниям современных чечено–ингушских летописцев, их соплеменники были самыми верными слугами правителя–императора, до последней капли крови бились за белое дело и в один момент сыграли роль в победе коммунистов. В действительности главными достижениями Басаева и предшественников Дудаева, как и в нынешние времена, были расправы и грабежи над мирными жителями.

В ожидании турецкого султана

Как в большинстве случаев случается при ослаблении власти, по окончании начала революционных событий 1917 года по всей стране срочно подняли голову всевозможные националистические перемещения. Не стал исключением и Северный Кавказ. Уже в апреле в том месте создаются так именуемые «национальные рекомендации» горских народов. 1(14) мая 1917 года на съезде горских народов во Владикавказе был создан «Альянс объединённых горцев Кавказа».

ЦК «Альянса» возглавил чеченский нефтепромышленник миллионер Топа Чермоев. В соответствии с писаниям современных чечено–ингушских летописцев, их соплеменники были самыми верными слугами правителя–императора, до последней капли крови бились за белое дело и в один момент сыграли роль в победе коммунистов. В действительности главными достижениями Басаева и предшественников Дудаева, как и в нынешние времена, были расправы и грабежи над мирными жителями.

В ожидании турецкого султана

ЦК «Альянса» возглавил чеченский нефтепромышленник миллионер Топа Чермоев.

По требованию «Альянса» для грядущей борьбы за власть и межплеменных разборок в осеннюю пору того же года с фронта была отозвана Кавказская туземная конная дивизия (так называемая «дикая дивизия»), развёрнутая к тому времени в корпус. Не через чур отличившись на полях сражений и не сумев навести порядок в Петрограде на протяжении августовского выступления Корнилова, джигиты очертя голову занялись борьбой за самостийность. Причём борьба эта, как и положено, переплеталась с жаждой захватить и разграбить соседние почвы.

В ноябре «Альянс объединённых горцев Кавказа» провозгласил создание «Горской республики», претендовавшей на территории от Каспийского до Чёрного моря, включая Ставрополье, Черноморье и Кубань. Примьер-министром стал всё тот же Чермоев. 23 ноября (6 декабря) 1917 года исполнительный комитет Чеченского национального совета направил Грозненскому совету солдатских депутатов и рабочих ультиматум, потребовав разоружения рабочих отрядов и пребывавшего в городе революционно настроенного 111–го полка.

На следующий сутки в Суровом было спровоцировано убийство нескольких офицера и всадников чеченского полка «дикой дивизии». Вечером пара сот чеченских наездников разграбили и подожгли Новогрозненские нефтепромыслы, каковые горели 18 месяцев. Грозненский совет решил о выводе 111–го полка в Ставрополь.

Но основной удар пришёлся на расположенные рядом казачьи станицы. Ещё в дореволюционные годы при попустительстве тогдашней власти их обитатели всегда страдали от грабежей, убийств и разбоев, творимых вольнолюбивыми абреками. По окончании начала 1–й всемирный войны, в то время, когда боеспособное мужское население из казачьих станиц было забрано на фронт, кавказская преступность достигла невиданных масштабов.

В последних месяцах 1917 ингуши и чеченцы приступили к планомерному изгнанию русского населения. В ноябре ингуши подожгли и уничтожили станицу Фельдмаршальскую. 30 декабря чеченцы разграбили и сожгли станицу Кохановскую.

Такая же участь постигла и станицу Ильинскую.

В январе 1918 года ингуши захватили и разграбили Владикавказ. Данный «подвиг» стал вероятным благодаря дезорганизации и всеобщему развалу. На вопрос, где же войска, каковые должны были защищать город, войсковой атаман Терского казачьего войска Л.Е. Медяник честно ответил: «Да они же разбежались по зданиям… осталось лишь шесть участников Правительства (Имеется в виду Терское войсковое правительство. – И.П.), генерал Голощапов да пара офицеров и казаков».

Как выразился по этому поводу в собственных мемуарах генерал–лейтенант А.И. Деникин, ингуши грабили «владикавказских граждан – за их непротивление и беспомощность».

Тем временем 3 марта 1918 года в Пятигорске на 2–м съезде населений украины была провозглашена Терская советская республика. Управление Горской республики бежало в Грузию. В том месте, в условиях немецко–турецкой интервенции, 11 мая 1918 года был организован новый состав Горского правительства во главе с всё тем же Чермоевым.

В тот же сутки было провозглашено создание свободной от России марионеточной «Республики горцев Северного Кавказа». В октябре 1918 года в обозе турецких армий «правительство» перебралось в Дагестан, обосновавшись в Темир–Хан–Шуре (сейчас Буйнакск). 17 ноября оно подписало соглашение с турецким главнокомом Ф. Юсуф–Иззет–пашой о нахождении в Дагестане турецких оккупационных армий.

Ограбление по–ингушски

Тем временем кровавая смута на Северном Кавказе усиливалась . По словам Деникина:

«Чеченцы, кроме сложной внутренней собственной распри, разделились и по показателям внешней политики, образовав в один момент два национальных совета: Грозненский округ, имевший ветхие счёты с терцами, по распоряжению Гойтинского съезда шёл с коммунистами и приобретал от них деньги, боевые припасы и оружие. Вторая часть чеченцев – Веденский округ, – подчиняясь ответу Атагинского съезда, стоял на стороне казаков, не смотря на то, что и не оказывал им яркой помощи, и был против коммунистов.

Первые были связаны исходя из этого теснее с Ингушетией, вторые с Дагестаном. Между обеими группами разгоралась сильнейшая неприязнь, приводившая время от времени к многодневным кровопролитным битвам, чем до некоей степени смягчалась опасность положения терских казаков.

В осеннюю пору 1918 года Чеченская Республика установила родные сношения с турецким руководством в Баку, которое через Дагестан оказывало чеченцам помощь оружием».

В ночь с 5 на 6 августа 1918 года в контролируемый коммунистами Владикавказ ворвались казачьи и осетинские отряды, поддержанные частью населения города. Начались тяжёлые уличные битвы. В данной ситуации временный чрезвычайный комиссар Юга России Г.К.

Орджоникидзе тайно отправился в ингушское селение Базоркино на переговоры с фаворитом ингушских националистов, будущим гитлеровским прислужником Вассан–Гиреем Джабагиевым. В обмен на помощь в борьбе с мятежниками он дал обещание от имени Советской власти, при победе, передать ингушам почвы четырёх казачьих станиц. Предложение было принято.

В ту же ночь в Базоркино начали прибывать вооружённые ингушские отряды. 17 августа под натиском защитников города боевые порядки казаков и их приверженцев дрогнули, началась беспорядочное отступление и паника в сторону станицы Архонской. На следующий сутки боевые действия были прекращены, но красные абреки не потеряли случая в очередной раз разграбить Владикавказ, захватили монетный двор и государственный банк.

Во выполнение позорного сговора были выселены станицы Сунженская, Аки–Юртовская, Тарская и Тарский хутор с неспециализированным населением 10 тыс. человек. На протяжении выселения ингуши, по условиям соглашения, должны были «защищать имущество и граждан станиц от преступного элемента». Вместо этого они сами занялись грабежами и разбоем. Как писали обитатели станицы Тарской в прошении на имя 5–го съезда населений украины:

«По окончании южнооссетинской войны, участие в которых станица отрицает, Тарской был заявлен ультиматум: в течение двух дней убраться из станицы. По окончании того как станица сложила оружие, в неё пришла охрана из ингушей (сотня).

Вместо охраны со дня же начались разбои и грабежи самой же охраны и, наконец, было приказано выехать всей станицей сходу. Начались убийства и грабежи. До тех пор пока доехали до Владикавказа, у станичников было ограблено 242 лошади, забрано деньгами 78 тыс. рублей, ограблено вещей на 800 000 рублей, расстреляно 13 человек».

Во Владикавказе обоз встретили красноармейцы и от них, писали станичники, «мы заметили спасение».

За покинутое в станицах имущество ингуши обязались заплатить переселенцам компенсацию в сумме 120 миллионов рублей, но эта сумма так и не была выплачена.

В декабре 1918 года началось наступление Добровольческой армии на Северном Кавказе. 21 января (3 февраля) белые войска подошли к Владикавказу. По окончании шести дней упорных битв, на протяжении которых был нанесён последовательность последовательных ударов по ингушским аулам, 27 января (9 февраля) ингушский Национальный совет выразил от имени собственного народа полную покорность деникинской власти.

Одвременно с этим был занят и Грозный. Сначала, совсем в духе нынешней мягкотелой политики, белые власти постарались «решить проблему Чечни за столом переговоров». Очевидно, чеченцы сразу же восприняли это как показатель слабости.

«Два раза назначенный в Суровом съезд чеченских представителей не состоялся ввиду отказа большевистских органов отправить собственных поверенных. Чеченская Республика переживала, район Сурового становился непроезжим, везде участились нападения и обстрелы; вместе с тем чеченцы прервали ЖД сообщение с Петровском, произведя крушение двух рабочих поездов. Начиналось важное восстание, центром которого стал аул Гойты, верстах в 25 от Сурового.

Отечественное практически двухмесячное выжидание было осознано горцами как слабость. В это же время стратегическая ситуация на Дону и Маныче потребовала спешной переброски вероятно громадных сил на север. Медлить продолжительнее не представлялось вероятным.

Переговоры были прерваны, и решение вопроса предоставлено силе оружия».

23 марта (5 апреля) отряд кубанских и терских казаков под руководством генерал–лейтенанта Д.П. Драценко разгромил чеченцев у аула Алхан–Юрт, где они утратили до 1000 человек, а сам аул был сожжён. Поняв, что церемониться с ними не будут, чеченцы грозненского округа начали присылать со всех сторон депутации с изъявлением покорности.

Правителем Чечни Деникин назначил генерала от артиллерии Эрисхана Алиева, чеченца по национальности, Ингушетии – ингуша генерал–майора Сафарбека Мальсагова. Но настоящая власть пребывала в руках главнокому армиями на Северном Кавказе сподвижника Корнилова генерала от кавалерии И.Г. Эрдели.

В мае 1919 года, по окончании занятия Дагестана белыми армиями, «Горское правительство» заявило о самороспуске и снова удрало в гостеприимную Грузию.

Бежали робкие чеченцы

Добившись признания собственной власти, белые начали ингушей и мобилизацию чеченцев в собственную армию. Приказом главнокому ВСЮР генерал–лейтенанта А.И. Деникина №341 от 23 февраля (8 марта) 1919 года в состав Армии в южной части России и Кавказской Добровольческой армии была включена Ингушская конная дивизия.

Но это соединение так и осталось на бумаге. Как вспоминал сам Деникин: «Формирование ингушских полков для Добровольческой армии не подвигалось, а вместо этого шло тайное формирование местных отрядов. Ингушетия так же, как и прежде представляла собой враждебный вооружённый стан, что считался с одним только доводом – силой».

В следствии удалось создать только ингушскую конную бригаду из двух полков. По словам руководившего Кавказской армией генерал–лейтенанта П.Н. Врангеля, мобилизованные ингуши отличались очень низкой боеготовностью.

Однако, с августа 1919 года ингушская бригада принимает активное участие в военных действиях севернее Царицына.

Что касается чеченцев, то их вклад в дело борьбы с большевизмом был более весомым. Приказом Деникина №1101 от 1(14) июня 1919 года была организована Чеченская конная дивизия в составе четырёх чеченских и кумыкского полков. Её начальником стал генерал–майор Александр Петрович Ревишин, фигура очень колоритная. Летом 1917 года, будучи полковником русской армии, он выступал горячим приверженцем создания крымско–татарских воинских частей.

После этого служил «незалежной Украине» у гетмана Скоропадского. Наконец, появлявшись в деникинской армии, данный «интернационалист» очертя голову возглавил чеченскую дивизию.

30 мая (13 июня) 1919 года дивизия выступила в поход на Астрахань в составе группы армий под руководством сравнительно не так давно усмирившего Чечню генерала Драценко. В походе приняло участие три чеченских полка. 4–й полк пребывал в стадии формирования.

Особенной славы на поле боя чеченцы не снискали. Как вспоминал один из офицеров дивизии, штабс-ротмистр Дмитрий Де Витт:

«1–й Чеченский конный полк, пребывавший в глубоком, практически 10–вёрстном, обходе слева, должен был перерезать дорогу Оленчевка – Промысловое, не допуская подхода к красным подкреплений; но полк задания собственного не выполнил, утратил с утра сообщение с дивизией и в течение дня четыре раза напрасно атаковал позицию красных, пока, со своей стороны, сам не был атакован красной конницей и отброшен на большом растоянии в поле. Необстрелянные наездники, попав в тяжёлое положение, разбежались, и на следующий сутки удалось собрать чуть половину полка: большинство бежала в степи и после этого убегала к себе в Чечню».

И это совсем неудивительно. Как отмечает тот же Де Витт:

«Удельный вес чеченца как солдата мал, по натуре он – разбойник–абрек, и притом не из храбрых: жертву себе он постоянно намечает не сильный и при победе над ней делается твёрд до садизма. В сражении единственным двигателем его есть жажда грабежа, и чувство животного страха перед офицером.

Прослужив около года среди чеченцев и побывав у них в домашней обстановке в аулах, я пологаю, что не совершу ошибку, утверждая, что все прекрасные и адаты старины и благородные обычаи Кавказа созданы не ими и не для них, а, разумеется, более культурными и одарёнными племенами. Одновременно с этим справедливость заставляет заявить, что чечен незаменим и красив, в случае если, охваченный порывом, он кинут в преследование расстроенного неприятеля. В этом случае – горе побеждённым: чечен лезет напролом.

Упорного же и долгого боя, в особенности в пешем строю, они не выдерживают и легко, как и каждый дикий человек, при мельчайшей неудаче подвергаются панике».

А в этом случае соперник «отважным джигитам» попался важный:

«Красная конница прекрасно владела шашкой – это были практически сплошь красные казаки, и раны у чеченцев были в большинстве смертельные. Я сам видел разрубленные черепа, видел отрубленную начисто руку, плечо, разрубленное до 3–4–го ребра, и проч. – так имели возможность рубить лишь прекрасно обученные кавалерийские воины либо казаки».

Неудивительно, что в чеченских полках началось массовое дезертирство:

«Полки Чеченской конной дивизии понесли тяжелые потери на протяжении Степного похода, но ещё больше таяли при отступлении от всё не прекращающегося дезертирства. Борьба с этим злом становилась неосуществимой: никакие наказания, впредь до смертной казни, не могли удержать чеченца от соблазна бежать на свою квартиру под покровом темноты. По окончании отступления полки были сведены в 1–2 эскадрона, и вся дивизия из 3 полков чуть насчитывала в строю 250–300 шашек».

По приказу генерала Ревишина за дезертирство чеченцев и вооружённый 6 грабёж из 2–го полка был казнены, ещё 54 публично выпороты шомполами.

По окончании возвращения из неудачного похода дивизию было нужно вырабатывать заново. 17(30) июля поредевшие чеченские полки прибыли в Кизляр. Оттуда, погрузившись на поезд, остатки Чеченской конной дивизии отправились для нового формирования в Ставрополь.

Тем временем в Чечне и Ингушетии длились восстания:

«На Северном Кавказе восстания не закончились. Во второй половине июня они пронеслись по Ингушетии, горному Дагестану (Али–Хаджа), нагорной Чечне (Узун–Хаджи и Шерипов); затихнув в июле, они повторились в августе с новой силой в Чечне и Дагестане под управлением турецких и азербайджанских офицеров и при сильном влиянии советских большевистской агитации и денег, направляемой из Астрахани… И не смотря на то, что восстания эти неизменно подавлялись русской властью, не смотря на то, что они ни при каких обстоятельствах не разгорались до степени, угрожающей жизненно отечественному тылу; но однако создавали всегда нервирующую политическую обстановку, отвлекая внимание, средства и силы от главного направления всех помыслов и наших стремлений».

В сентябре 1919 года в селении Ведено было провозглашено создание Северо-Кавказского эмирства. Правителем новоявленной шариатской монархии стал имам Узун–Хаджи. Угроза Добровольческой армии вынудила имама заключить альянс с местными коммунистами, причём партизанский отряд под руководством известного борца за власть Советов на Кавказе Н.Ф.

Гикало был включён в состав армий эмирства.

Но, не следует преувеличивать роль этих выступлений, как это обожают делать кичливые представители «мелких, но гордых народов»:

«Сравнительно не так давно я прочёл мемуары Деникина. Генерал пишет: «Из-за чего я не забрал Москву? Я ни при каких обстоятельствах не считал, что ингуши народы – и разбойные чеченцы – станут на стороне коммунистов, которых мне приходилось выбивать прямой наводкой.

И против этих головорезов лягут мои офицерские части».

Налицо классическое ложь. Вот что сообщено в мемуарах Деникина в действительности:

«Чаша народного терпения переполнена… Тогда как казачья и добровольческая русская кровь льётся за освобождение Отчизны, мобилизованные, снабжённые русским оружием ингуши и чеченцы весами дезертируют и, пользуясь отсутствием на местах мужского населения, занимаются грабежами, разбоями, убийствами и поднимают открытые восстания».

В это же время с 28 сентября по 20 декабря 1919 года чеченская дивизия принимает участие в битвах с повстанцами Нестора Махно в составе группы армий особенного назначения, отличившись по части грабежей:

«Не прошло и нескольких суток, как у меня в эскадроне случился новый случай, столь характерный для чеченцев. Проходя через базарную площадь, я услышал в стороне сильный крик, и в один момент с тем ко мне подошёл какой–то человек, говоря: «Что–то неладное происходит с вашим чеченцем».

Я вошёл в толпу и заметил собственного наездника 2-го взвода, отбивавшегося от какой-то храброй бабы, уцепившейся ему в фалды черкески. «Я тебя, косой сатана, до начальника доставлю, если не вернёшь сапоги!» – визжала баба. Я тут же на месте разобрал их спор. Мне было в полной мере разумеется, что чечен похитил сапоги, лежавшие на подводе; чечен же уверял, что приобрел их. Я приказал вернуть их бабе, а самому отправиться в эскадрон и рассказать о случившемся вахмистру.

Вечером, придя в эскадрон по окончании переклички, я позвал провинившегося наездника из строя.

Я его чуть определил: все лицо, опухшее и светло синий от кровоподтёков, сказало, что, пройдя через руки вахмистра, он чуть ли миновал и собственного взводного, и что в этом случае выражение «господин вахмистр с ним чувствительно изволили поболтать» имело буквальный, а не переносный суть. Вахмистр мой, сам дагестанец, относился к чеченцам с нескрываемым презрением и высоко держал собственный авторитет, не стесняясь пускать в движение собственный увесистый кулак, отчего наездники его опасались и тянулись в его присутствии.

В прошлые времена, проходя службу в регулярном полку, я был против рукоприкладства, считая, что в распоряжении офицера имеется и другие меры действия на подчинённого, но, попав в среду туземцев, я убедился, что физические наказания являются единственной радикальной мерой. Чеченцы, как полудикие люди, признают только силу и лишь ей и подчиняются; любая же полумеры и гуманность принимаются ими как проявление слабости».

«Я начинал уже сам себя убеждать и как словно бы верить, что, держа чеченцев строго в руках и не допуская грабежей, из них возможно сделать хороших воинов; к сожалению, жизнь не замедлила опровергнуть все мои мечтания.

Борьба с грабежами становилась практически непосильной. Грабёж был как бы узаконен всем укладом походной судьбе, и и вороватой природой самого горца. Мы находились среди богатых, зажиточных крестьян, как правило немцев–колонистов, не испытывая никакого недочёта в питании: молока, масла, меду, хлеба – всего было всласть, и однако жалобы на кражу домашней птицы не прекращались. Мгновенно чечен ловил курицу либо гуся, скручивал им голову и прятал собственную добычу под бурку.

Бывали жалобы и важнее: на подмен лошадей либо грабежи, сопровождаемые насилиями либо угрозами. Комполка жестоко наказывал виновных, но что имел возможность он сделать, в то время, когда кое-какие из его же ближайших ассистентов готовы были наблюдать на все эти бесправия как на захват военной добычи, столь нужной для поощрения чеченцев».

Кроме грабежей чеченские солдаты отличались привычкой дремать на должности:

«Объезжая ночью охранение, я набрёл на дремлющих в полевом карауле часового и подчаска. Я огрел обоих нагайкой, они быстро встали, протирая глаза, и на мой разнос один из них меланхолически ответил: «Господин ротмистр, забудь обиду меня, но моя не опасается коммунистов, и потому я решился самую малость дремать». Это было характерно для чеченцев: ночью они постоянно засыпали и имели возможность легко подвести.

Но Всевышний нас хранил, в случае если чеченцы в охранении и дремали».

Но божье терпение также иссякло, и скоро чеченским воякам было нужно два раза поплатиться за собственное разгильдяйство. Случилось это по окончании того, как 1 января 1920 года потрёпанная дивизия была переведена в Крым. Руководивший обороной Крыма генерал–майор Я.А. Слащов вспоминал:

«Тюп–Джанкой, как обнажённый полуостров, выдвинутый вперёд, обходимый по льду с Арабатской стрелки и не дававший в морозы возможности жить большим частям, как моим, так и соперника, меня мало тревожил. Исходя из этого в том месте находились 4 крепостных орудия старого типа с пороховыми боеприпасами, стрелявшими на три версты (то же, что и на Перекопе).

Из войсковых частей я в том направлении направил чеченцев, по причине того, что, стоя, как конница, в тылу, они так грабили, что не было никакого сладу. Я их и законопатил на Тюп–Джанкой. В том месте жило лишь пара татар, также мусульман и страшно бедных, так что некого было грабить.

Для успокоения нервов генерала Ревишина, руководившего горцами, я придал в том направлении, действительно, скрепя сердце, по причине того, что артиллерии было мало, ещё 2 лёгких орудия.

Прекрасные преступники в тылу, эти горцы налёт красных в первых числах Февраля на Тюп–Джанкой великолепно проспали, а позже столь же великолепно разбежались, кинув все шесть орудий. Красных было так мало, что двинутая мною атака их кроме того не застала, а отыскала лишь провалившиеся во льду орудия. Мне особенно было жалко двух панорамы: и лёгких замки были унесены красными и остались трупы орудий.

Затем и прошлых грабежей мы с Ревишиным стали неприятелями. До боя он на все мои заявления о грабежах возражал, что грабежи не доказаны и что в сражении горцы спасут всё, причем ссылался на авторитеты, до Лермонтова включительно. Я же сам был на Кавказе и знаю, что они способны лихо грабить, а чуть что – бежать.

Не имея никакой веры в горцев, я при собственном приезде в Крым приказал их расформировать и послать на Кавказ на пополнение собственных частей, за что мне был нагоняй от Деникина (видно, по протекции Ревишина) с приказом держать их отдельной частью».

Вправду, в докладе генерал–майора Ревишина начальнику 3–го военного корпуса Слащову от 11 марта 1920 года говорилось:

«Не отрицаю, что чеченцы грабят, но грабят они никоим образом не больше, чем другие войска, что доказано неоднократными обысками, создаваемыми главами, не имеющими никакого отношения к Чеченской дивизии».

Четыре дня спустя чеченская дивизия наконец–то была расформирована и создана отдельная Крымская конная бригада. Но скоро она снова была развёрнута в дивизию во главе с тем же Ревишиным.

9 июня 1920 года, определив из показаний военнопленных, что в селе Ново–Михайловка сосредотачиваются какие-то конные части белых, руководство 3–й кавбригады 2–й кавалерийской имени Блинова дивизии решило стереть с лица земли соперника ночным налётом. Благодаря традиционно безалаберному отношению чеченских джигитов к воинской дисциплине это блестяще удалось. Утром 10 июня в скоротечном бою штаб чеченской дивизии был разгромлен, а её начальник генерал Ревишин пленен.

Красные захватили бессчётные трофеи: орудия, пулемёты, машины. На улицах села осталось пара сотен трупов зарубленных и убитых чеченцев. Утраты красных составили всего лишь пара раненых.

Разгром штаба чеченской дивизии стал необычным венцом её бесславного боевого пути. Скоро военнопленный генерал Ревишин уже давал показания участнику РВС Юго–Западного фронта И.В. Сталину:

«Забранный нами в плен 10-го июня на Крымском фронте боевой генерал Ревишин в моём присутствии заявил: а) обмундирование, орудия, винтовки, танки, шашки врангелевские армии приобретают в основном от британцев, а позже от французов; б) с моря обслуживают Врангеля британские большие суда и французские небольшие; в) горючее (жидкое) Врангель приобретает из Батума (значит, Баку не должен отпускать горючее Тифлису, что может реализовать его Батуму); г) генерал Эрдели, интернированный Грузией и подлежащий выдаче нам, в мае был уже в Крыму (значит, Грузия хитрит и обманывает нас).

Показание генерала Ревишина о помощи Англии и Франции Врангелю стенографируется и будет отправлено вам за его подписью, как материал для Чичерина.

Сталин
25 июня 1920 г.»

Угнетённые с громадной дороги

В январе 1920 года началось решительное наступление армий Кавказского фронта. К началу апреля Дагестан и Терская область были заняты красными [57].

Верные правилам «пролетарского интернационализма», в соответствии с которым царская Российская Федерация являлась «колонией народов», ингуши и чеченцы – «угнетенными нациями», а казаки – «слугами самодержавия», местные большевистские фавориты во главе с Орджоникидзе срочно приступили к выселению казачьих станиц, для того, чтобы передат

Кавказская армия (ВСЮР)

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: