Взгляд с другой стороны: воспоминания немецкого солдата

      Комментарии к записи Взгляд с другой стороны: воспоминания немецкого солдата отключены

Взгляд с другой стороны: воспоминания немецкого солдата

Воспоминания германского воина Гельмута Клауссмана,
ефрейтора 111-ой пехотной дивизии
Боевой путь

Я начал проходить службу в июне 41-го года. Но я тогда был не совсем армейским. Мы назывались запасном частью и до ноября я, будучи водителем, ездил в треугольнике Вязьма – Гжатск — Орша. В отечественном подразделении были русский и немцы перебежчики.

Они трудились грузчиками. Мы возили снаряды, продовольствие.

По большому счету перебежчики были с обоих сторон, и в течении всей войны. К нам перебегали русские воины и по окончании Курска. И отечественные воины к русским перебегали. не забываю, под Таганрогом два воина находились в карауле, и ушли к русским, а через пара дней, мы услышали их обращение по радиоустановке с просьбой сдаваться. Я пологаю, что в большинстве случаев перебежчики это были воины, каковые остаться в живых.

Перебегали в большинстве случаев перед громадными боями, в то время, когда риск умереть в атаке пересиливал чувство страха перед соперником. Мало кто перебегал по убеждениям и к нам и от нас. Это была такая попытка выжить в данной огромной бойне.

Сохраняли надежду, что по окончании проверок и допросов тебя пошлют куда-нибудь в тыл, подальше от фронта. А в том месте уж жизнь как-нибудь образуется. Воспоминания германского воина Гельмута Клауссмана,
ефрейтора 111-ой пехотной дивизии
Боевой путь

Я начал проходить службу в июне 41-го года. Но я тогда был не совсем армейским. Мы назывались запасном частью и до ноября я, будучи водителем, ездил в треугольнике Вязьма – Гжатск — Орша.

В отечественном подразделении были русский и немцы перебежчики. Они трудились грузчиками. Мы возили снаряды, продовольствие.

По большому счету перебежчики были с обоих сторон, и в течении всей войны. К нам перебегали русские воины и по окончании Курска. И отечественные воины к русским перебегали.

не забываю, под Таганрогом два воина находились в карауле, и ушли к русским, а через пара дней, мы услышали их обращение по радиоустановке с просьбой сдаваться. Я пологаю, что в большинстве случаев перебежчики это были воины, каковые остаться в живых. Перебегали в большинстве случаев перед громадными боями, в то время, когда риск умереть в атаке пересиливал чувство страха перед соперником. Мало кто перебегал по убеждениям и к нам и от нас.

Это была такая попытка выжить в данной огромной бойне. Сохраняли надежду, что по окончании проверок и допросов тебя пошлют куда-нибудь в тыл, подальше от фронта. А в том месте уж жизнь как-нибудь образуется.

Позже меня послали в учебный гарнизон под Магдебург в унтер-офицерскую школу и по окончании неё и весной 42-го года я попал проходить службу в 111-ю пехотную дивизию под Таганрог. Я был маленьким начальником. Но громадной военной карьеры не сделал. В русской армии моему званию соответствовало звание сержанта. Мы сдерживали наступление на Ростов.

Позже нас перекинули на Северный Кавказ, позже я был ранен и по окончании ранения на самолёте меня перебросили в Севастополь. И в том месте отечественную дивизию полностью уничтожили. В 43-м году под Таганрогом я был ранен. Меня послали лечиться в Германию, и через пять месяцев я возвратился обратно в собственную роту. В германской армии была традиция — раненых возвращать в собственное подразделение и практически до самого финиша войны это было так. Всю войну я отвоевал в одной дивизии.

Я думаю, это был один из основных секретов стойкости германских частей. Мы в роте жили как одна семья. Все были на виду приятель у приятеля, все прекрасно друг друга знали и имели возможность доверять друг другу, сохранять надежду друг на друга.

Раз в год воину надеялся отпуск, но по окончании осени 43-го года всё это стало фикцией. И покинуть собственное подразделение возможно было лишь по ранению либо в гробу.

Убитых хоронили по-различному. В случае если было возможность и время, то каждому надеялась простой гроб и отдельная могила. Но в случае если битвы были тяжёлыми и мы отступали, то закапывали убитых кое-как.

В простых воронках из под снарядов, завернув в плащ-накидки, либо брезент. В таковой яме за один раз хоронили столько человек, сколько погибло в этом бою и имело возможность в неё поместиться. Ну, а вдруг бежали – то по большому счету было не до убитых.

Отечественная дивизия входила в 29 армейский корпус и вместе с 16-ой (думается!) моторизованной дивизией составляла военного группу «Рекнаге». Все мы входили в состав группы армий «Южная Украина».

Как мы видели обстоятельства войны. Германская пропаганда.

В начале войны главным тезисом пропаганды, в которую мы верили, был тезис о том, что Российская Федерация подготавливалась нарушить напасть и договор на Германию первой. Но мы стремительнее. В это многие тогда верили и гордились, что опередили Сталина.

Были особые газеты фронтовые, в которых довольно много об этом писали. Мы просматривали их, слушали офицеров и верили в это.

Но позже, в то время, когда мы появились в глубине России и заметили, что военной победы нет, и что мы увязли в данной войне, то появилось разочарование. К тому же мы уже большое количество знали о Красной армии, было довольно много пленных, и мы знали, что русские сами опасались отечественного нападения и не желали давать предлог для войны. Тогда пропаганда начала говорить, что сейчас мы уже не можем отойти, в противном случае русские на отечественных плечах ворвутся в Рейх.

И мы должны сражаться тут, что бы обеспечить условия для хорошего Германии мира. Многие ожидали, что летом 42-го Гитлер и Сталин заключат мир. Это было наивно, но мы в это верили.

Верили, что Сталин помирится с Гитлером, и они совместно начнут вести войну против Англии и США. Это было наивно, но воином хотелось верить.

Каких-то твёрдых требований по пропаганде не было. Никто не заставлял просматривать брошюры и книги. Я так до сих пор и не прочёл «Майн камф». Но смотрели за моральным состоянием строго. Не разрешалось вести «пораженческих бесед» и писать «пораженческих писем». За этим следил особый «офицер по пропаганде».

Они показались в армиях сразу после Сталинграда. Мы между собой шутили и именовали их «комиссарами». Но с каждым месяцем всё становилось тверже. в один раз в отечественной дивизии расстреляли воина, что написал к себе «пораженческое письмо», в котором ругал Гитлера.

А уже по окончании войны я выяснил, что за войну, за такие письма было казнено пара офицеров и тысяч солдат! Одного отечественного офицера разжаловали в рядовые за «пораженческие беседы». Особенно опасались участников НСДАП. Их вычисляли стукачами, вследствие того что они были весьма фанатично настроены и постоянно могли подать на тебя рапорт по команде.

Их было не довольно много, но им практически в любое время не доверяли.

Отношение к местному населению, к русским, белорусам было сдержанное и недоверчивое, но без неприязни. Нам говорили, что мы должны разгромить Сталина, что отечественный неприятель это большевизм. Но, в общем, отношение к местному населению было верно назвать «колониальным».

Мы на них наблюдали в 41-ом как на будущую рабочую силу, как на территории, каковые станут отечественными колониями.

К украинцам относились лучше. Вследствие того что украинцы встретили нас весьма радушно. Практически как освободителей. Украинские девушки легко заводили романы с немцами.

В России и Белоруссии это было уникальностью.

На простом людской уровне были и контакты. На Северном Кавказе я дружил с азербайджанцами, каковые помогали у нас запасными добровольцами (хиви). Не считая них в дивизии помогали грузины и черкесы. Они довольно часто готовили другие блюда и шашлыки кавказской кухни.

Я до сих пор эту кухню весьма обожаю. В первую очередь их брали мало. Но по окончании Сталинграда их из года в год становилось всё больше.

И к 44-му году они были отдельным громадным запасным подразделением в полку, но руководил ими германский офицер. Мы за глаза их кликали «Шварце» — тёмные.

Нам растолковывали, что относится к ним нужно, как боевым друзьям, что это отечественные ассистенты. Но определённое недоверие к ним, само собой разумеется, сохранялось. Их применяли лишь как снабжающих воинов.

Они были вооружены и экипированы хуже.

Время от времени я общался и с местными людьми. Ходил к некоторым к себе домой. В большинстве случаев к тем, кто сотрудничал с нами либо трудился у нас.

Партизан я не видел. Большое количество слышал о них, но в том месте где я служил их не было. На Смоленщине до ноября 41-го партизан практически не было.

К концу войны отношение к местному населению стало равнодушным. Его как будто бы бы не было. Мы его не подмечали. Нам было не до них. Мы приходили, занимали позицию. В лучшем случае начальник имел возможность сообщить местным обитателям, что бы они убирались подальше, вследствие того что тут будет бой. Нам было уже не до них. Мы знали, что отступаем.

Что всё это уже не отечественное. Никто о них не думал…

Об оружии

Главным оружием роты были пулемёты. Их в роте было 4 штуки. Это было весьма замечательное и скорострельное оружие. Нас они весьма выручали. Главным оружием пехотинца был карабин. Его уважали больше чем автомат. Его именовали «невеста воина».

Он был дальнобойным и прекрасно пробивал защиту. Автомат был оптимален лишь в ближнем бою. В роте было приблизительно 15 — 20 автоматов. Мы старались добыть русский автомат ППШ.

Его именовали «мелкий пулемёт». В диске было думается 72 патрона и при хорошем уходе это было весьма грозное оружие. Ещё были маленькие миномёты и гранаты.

Ещё были снайперские винтовки. Но не везде. Мне под Севастополем выдали снайперскую русскую винтовку Симонова. Это было весьма правильное и замечательное оружие. По большому счету русское оружие ценилось за надёжность и простоту. Но оно было весьма не хорошо защищено от ржавчины и коррозии.

Отечественное оружие было лучше обработано.

Артиллерия

Конкретно русская артиллерия намного превосходила германскую. Русские части постоянно имели хорошее артиллерийское прикрытие. Все русские атаки шли под замечательным артиллерийским огнём. Русские весьма умело маневрировали огнём, умели его мастерски сосредотачивать. Превосходно маскировали артиллерию. Танкисты довольно часто жаловались, что русскую пушку заметишь лишь тогда, в то время, когда она уже по тебе выстрелила.

По большому счету, нужно было раз побывать по русским артобстрелом, что бы осознать, что такое русская артиллерия. Само собой разумеется, весьма замечательным оружием был «шталин орган» — реактивные установки. Особенно, в то время, когда русские применяли боеприпасы с зажигательной смесью.

Они выжигали до пепла целые гектары.

О русских танках

Нам много говорили о Т-34. Что это весьма замечательный и прекрасно вооружённый танк. Я в первый раз заметил Т-34 под Таганрогом.

Два моих товарища прописали в передовой дозорный окоп. Сперва прописали меня с одним из них, но его приятель попросился вместо меня пойти с ним. Начальник разрешил. А днём перед отечественными позициями вышло два русских танка Т-34. Сперва они обстреливали нас из пушек, а позже, по всей видимости увидев передовой окоп, пошли на него и в том месте один танк легко пара раз развернулся на нём, и закопал их обоих заживо.

Позже они уехали.

Сталинград: Подлинная история. Немецкий взгляд

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: