Север гансовсский «полигон»

Сперва на остров высадились люди с мелкого катера.

Вода у берега была мутной, ленивой, насыщенной песчинками и пахла гниющими водорослями. Около рифов клокотали зеленые волны, а за ними расстилалась светло синий теплая равнина океана, откуда ночь и день дул устойчивый ветер. Над пляжем росли острые бамбуки, за ними высились пальмы.

Крабы отважно выскакивали из-под камней, кидаясь на небольших рыбешек, которых волны выносили сотнями на песок.

Люди с катера, их было трое, неторопливо обошли из финиша в финиш дешёвую часть острова, сопровождаемые тревожными, недоверчивыми взорами индейцев, — тут в маленькой деревушке жило пара индейских семей.

— Как словно бы то, что нужно, — сообщил один из приехавших. — Ближайший остров в пяти километрах. Пароходных и авиалиний поблизости нет, место по большому счету достаточно глухое. Пожалуй, руководству должно понравиться. А но, линия их знает

— Лучше нам не отыскать, — дал согласие второй. Он повернулся к третьему высадившемуся с катера, к переводчику. — Идите сообщите индейцам, чтобы они выезжали. Объясните, что это приблизительно на 7 дней, а позже они смогут возвратиться.

Переводчик, долговязый, в дымчатых очках, кивнул и побрел к деревушке, с большим трудом извлекая ноги из песка.

Первый приезжий вынул из полевой сумки аэроснимок острова, карандаш, линейку и принялся прикидывать:

— Тут поставим жилой корпус, рядом столовую. Тут отроем окоп, тут блиндаж. На этом вот бугре они смогут поместить собственную установку.

Расстояние именно пятьсот метров от блиндажа.

— А что это за вещь будет? — задал вопрос второй.

Первый, не отрывая от карты глаз, пожал плечами:

— Мне-то какое дело? У меня приказ подыскать остров. А у вас — доставить материалы.

На остальное-то нам наплевать, правильно? — Он набрался воздуха и распечатал пакетик жевательной резинки. — Ну и жарища! Куда это переводчик запропастился?

Переводчик пришел через полчаса.

— Ничего им не втолкуешь. Не желают уезжать. Говорят, они неизменно тут жили.

— А вы заявили, что тут будут армейские опробования?

— Думаете, они способны это осознать? В их языке и слов таких нет. И что такое «запретная территория», до них также не доходит.

— Хорошо, отправились, — сообщил второй. — Остров мы нашли, обитателей предотвратили. В то время, когда ко мне материалы придут, индейцы уберутся сами.

Они подошли к катеру, столкнули его посредством моториста в воду и через десять мин. скрылись за горизонтом.

Некое время волны болтали этикетку от жевательной резинки около самой кромки песка. Подошли индейцы, продолжительно наблюдали вслед катеру. Мальчонка потянулся за серебристой бумажкой.

Старший из индейцев, с обветренным лицом, с могучим мускулистым торсом, прикрикнул на него.

Непонятные эти белые. Никто ни при каких обстоятельствах не делает какого-либо дела полностью от начала до конца. Сообщили — уезжать. А для чего? Долговязый, с глазами, запрятанными за стеклами, растолковал, что и сам не знает. Любой делает лишь кусочек чего-то громадного.

А во что эти кусочки позже складываются, они и думать не думают.

Через двое дней к острову подошла маленькая флотилия. Плоскодонная баржа доставила на берег экскаватор и бульдозер. Кран жилистой лапой подавал мешки с бетоном, трубы, балки, оконные рамы, а позже, напрягшись, с опаской поставил на песок громадной, затянутый в брезент предмет, таковой тяжелый, что тот сходу осел в почву сантиметров на десять.

Своим ходом выкатились по мосткам две противотанковые пушки.

Воины посредством автомобилей скоро вырыли окопы. Бульдозер снес рощицу пальм. Они упали, перепутавшись страницами, непривычно частые, в то время, когда их вершины были на песке.

В течение десяти часов на месте рощицы вырос павильон с двойной крышей, а в песке упрятался блиндаж с бетонированными стенками.

Индейцы видели все это не до конца. В середине дня старший вышел на берег, продолжительно всматривался в небо, принявшее у горизонта на юге необычный красноватый оттенок. После этого он возвратился к хижинам, что-то сообщил мужчинам.

Обитатели деревни скоро загрузили все собственный имущество в две громадные лодки и уехали на другой остров.

Вечером около коробок, наваленных около павильона, продолжительно слонялся верзила с интендантской эмблемой на петлицах. Сверялся со собственными записями. Все должно быть подготовлено к приезду следующей партии, ей ни в чем не полагалось испытывать потребности.

По причине того, что это были те люди, которым следовало приезжать на все готовое.

Техник-строитель включил и отключил свет в павильоне, проверил, бежит ли из крана вода. Экскаватор вырыл еще одну яму, бульдозером столкнули в нее целый строительный мусор. Позже воины подогнали обе автомобили к воде, кран перенес их на баржу, армейские погрузились в бронекатера, и вся флотилия отчалила.

На всем острове остались лишь двое: капрал с седой и автоматом остролицый штатский с впалыми щеками. Капрал побродил около одетой в брезент глыбы. Защищать ее было наподобие не от кого. Он подошел к берегу, носком ботинка поддел камень.

Из-под камня выскочил мелкий краб.

Позже они покушали совместно со штатским. Тот задал вопрос, как капрала кличут. Капрал ответил.

Штатский узнал, откуда капрал. Тот ответил. Штатский задал вопрос, знает ли капрал, что у него под охраной, и капрал сказал, что не знает и не интересуется.

Солнце опускалось за горизонт. Штатский прошелся взад-вперед, позже пересек остров, сел на песок около густых, как щетка, зарослей молодого бамбука. Небо окрасилось тысячью переходящих один в второй, непрерывно изменяющихся изумруда и оттенков ультрамарина, у горизонта еще сияла светящаяся область, а над головой стало мрачно.

К северо-западу над океаном бушевали грозы, молнии просверкивали среди четко известный полос дождей. За дождями стояла нежданно появившаяся огромная туча, светло синий, косо поднявшаяся на треть небосклона, возможно, готовящая тайфун. На юг к зениту протянулась от воды цепочка туч, подкрашенных кармином снизу и фиолетовых в верхней части.

Кроме того неудобно было одному-единственному появляться свидетелем этого ужасного по масштабам, неповторимого, подавляющего спектакля света, тьмы и цвета.

Лишь тут, в этом избранном месте изо всей Вселенной!

Лишь раз за всю нескончаемую вечность!

Мужчина в штатском вынул из кармана блокнот, задумался.

Дорогая Мириам, я устал, начал дремать весьма не хорошо. Засыпаю на десять мин., после этого просыпаюсь и не забываю, о чем думал, в то время, когда засыпал. Я веду сам с собой нескончаемые монологи, сознание как бы раздвоилось, и обе стороны никак не смогут примириться. Это мучительно. Победа одной стороны будет означать поражение второй.

А ведь та, вторая, — это также я Но, поражение все равно неизбежно.

Но начну по порядку и скажу, что в группу включен наконец Генерал. (Он у меня идет с громадной буквы, по причине того, что это не по большому счету генерал, а тот самый, которого я и имел в виду). Долго-долго он маячил где-то за пределами отечественной команды, но его отсутствие ощущалось всеми так четко, что делалось как бы уже присутствием. Я ожидал его как недостающий элемент в таблице Менделеева, и вот сейчас он появился.

Генерал не постарел со времени отечественной последней встречи, но как бы «обветеранился», огрубел и играет роль этакого ветхого вояки, у которого, но, задора и мужества хватит на дюжина молодых. Он меня не определил, чему я, конечно, не удивился. Так как публика для того чтобы рода запоминает лишь тех, от кого зависит продвижение вперед, а от меня оно в тот момент не зависело. Так или иначе, он тут.

Я должен был радоваться, но сейчас не испытываю никакого подъема.

Из-за чего?

Это такая долгая история! Человек живет, трудится совершает серьёзное дело. (Как делал я в 43 — 45-м годах). У него семья, все необходимы ему, и он нужен всем. Но время идет, и неспешно положение изменяется.

Перестаешь помогать тому, чему, по твоим понятиям, обязан помогать. А после этого обрушивается последовательность ударов. Узнается, что вы с женой уже чужие друг другу люди, и она уходит. Но еще ужаснее второе — дети выбирают неверную дорогу. Другими словами когда-то она была верной, в те времена, в то время, когда ты и сам шел по ней сознательно. Но сейчас дорога ведет в пропасть, к смерти, и дети проходят ее до конца. Тогда человек спохватывается.

Он начинает искать виновных и находит их. Он желает осуществить правосудие.

И все это, совместно забранное, — первый этап. А за ним начинается второй. Разрешено войти в движение громадное предприятие, тебе думается, что оно необходимо и разумно.

Приведены в перемещение люди, материалы, документация, и эта лавина, которой ты дал начало, катится сама собой. В какой-то миг начинаешь осознавать, что все напрасно, все неправильно. Но ты уже не волен и не властен.

Дело дойдет до конца, даже если ты осознал его бессмысленность.

Вы сообщите мне, дорогая Мириам, что они ничего не осознают. Я знаю. Более того, я уверен, что и мои мальчики хотели бы с моей стороны не мести, которая, в сущности, ничего не изменяет в мире, оставляя в неприкосновенности условия для новых правонарушений, а чего-то другого, деяния. Я знаю это, но я уже бессилен.

Я строю дом, что обречен на снос, и самым ужасным станет для меня тот час, в то время, когда будет положена последняя балка. В то время, когда мне нечего будет больше делать, в жизни и в воцарится страшная глухая пустота. Само собой разумеется, они ничего не осознают.

А вдруг кроме того и осознали бы, это ни к чему сейчас не приведет и ни на чем не отразится. Но через чур поздно мне это пришло в голову. Драма-то так как и пребывает в том, что очень многое начинаешь осознавать светло только тогда, в то время, когда уже нереально что-нибудь поменять.

Металлический шарик карандашика бежал по бумаге кабинеты и Коридоры армейского министерства, бесчисленные заседания на уровне «секретно», «сверхсекретно» и «секретно в высочайшей степени», частные переговоры, полуофициальные встречи с нужными людьми, официальные с ненужными, и по большому счету, все то, чем занимался последние годы человек в штатском, ложилось на бумагу неровными, стремительными строками.

Наконец сделано, рабочая группа прибывает на следующий день. Все так засекречено, что нам кроме того не разрешается именовать друг друга по имени. Ни одна душа в мире не знает проекта в целом, и в случае если б мы все внезапно провалились сквозь землю с лица почвы, пожалуй, никто не сумел бы найти финишей.

на данный момент я думаю, как ощущали бы себя члены рабочей группы, в случае если б знали, что их ожидает на острове.

Седой мужчина в штатском бережно сложил листки из блокнота и сунул их в карман. Отправлять их ему было некуда, никакой Мириам не существовало. Он записывал то, что думал, легко из потребности как-то сохранять для себя личные душевные перемещения.

Последнее время ему начало казаться, что у него не осталось в мире по большому счету больше никаких вторых сокровищ.

Он закурил и взглянул вверх. Небо было чёрным, но не тёмным, темнота — не загораживающей, а проницаемой, мягкой, кличущей взор вдаль.

Мужчина встал, отправился в павильон, разделся в отведенной ему комнате, забрал из чемодана акваланг и ласты. Ему хотелось взглянуть, какие конкретно течения у южного берега острова.

Он возвратился на пляж. Ветер стих, волны практически не было. Издали доносился шелест морской зыби на рифах, быстро, по-ночному пахли цветы.

Мужчина вошел в воду. Она сперва обожгла его холодом, но тело скоро привыкло к изменившейся температуре. Он надел маску, развернул вентиль баллончика со сжатым воздухом.

Еще пара шагов, и он погрузился с головой. Тьма сомкнулась. Но она была также живой, проницаемой, пронизанной в том месте и тут огоньками — галактиками и созвездиями светящихся живых существ. Мужчина включил фонарик.

Многоцветными лучами что-то внезапно вспыхнуло совсем рядом, мужчина отшатнулся, но после этого губы его под резиновой маской сложились в ухмылку. То была всего лишь рыбка анчоус, серая и тусклая на суше, на прилавке, и такая сияющая, искрящаяся тут, в собственной стихии.

За первой гостьей, привлеченной светом фонаря, последовала вторая, после этого третья. Они кружились около человека подобно торжественным огням фейерверка, делаясь то светло синий, то зелеными, то красными.

Мужчина начал различать сейчас и взвешенные в воде частицы жёстких веществ. Откуда-то показались долгие красные черви, после этого еще рыбы, и через пара мгновений все около него уже кишело судьбой. Он двинулся в сторону, ведя желтым лучом по неровному дну.

Песок шевелился у него под ногами, моллюски сидели в собственных вороночках, вдыхая кислород, а из маленькой пещеры внезапно посмотрели два круглых таинственных глаза.

И человек забыл на миг, для чего он прибыл на остров

А наутро пришел катер с артиллеристами и членами комиссии.

— Да, весьма интересно, — сообщил генерал. Отодвинувшись от стены окопа, он тыльной стороной кисти стряхнул с мундира сыроватый песок и улыбнулся. — В случае если так дальше отправится, эта вещь всем нам, армейским, подпишет приказ об отставке, а?

Полковник с выпяченной челюстью посмотрел генералу в глаза и с радостью засмеялся.

— Причем еще до пенсионного возраста.

В окопе случилось перемещение. Люди отряхивались, поправляли мундиры. Толстый майор снял фуражку, платком стёр вспотевший затылок и лысину.

Он повернулся к изобретателю.

— А как все же машина действует? В чем фундаментальный принцип?

Изобретатель посмотрел на майора, планируя ответить, но в тот момент в беседу вмешался капитан.

— Ну в чем? По-моему, нам растолковали достаточно светло. — Ему было стыдно за несообразительного майора. — Принцип в том, что борьба происходит не в сфере действий, а в сфере намерений, в случае если я верно все осознал. Так как в случае если кто-нибудь из нас желает стереть с лица земли танк, он сперва в обязательном порядке думает об этом, правильно? Вот, скажем, я артиллерист и сижу на месте отечественного капрала у пушки.

Перед тем как выстрелить, я обязан навести орудие, а после этого надавить рычаг спускового устройства. Сейчас у меня в мозгу появляется особенная Е-волна, либо волна действия. Вот на нее-то и реагирует блок, смонтированный в танка.

Включает соответствующее реле и дает танку команду передвинуться.

— Ну пускай, — настаивал майор. — А из-за чего тогда танк не двигается легко от мыслей? Вот я, к примеру, сейчас пологаю, что прекрасно бы попасть ему боеприпасом прямо в башню. В том месте, где он на данный момент стоит. Я думаю, но танк не двигается. Но нам так как говорили, что мы все будем в поле действия автомобили, в поле действия этого устройства.

Целый остров.

Изобретатель чуть заметно пожал плечами.

— Само собой разумеется, в этом случае танк непрерывно приобретал бы команды и непрерывно двигался бы. Но я же вам растолковывал, что устройство реагирует именно на Е-волну, а не на обычные альфа-ритмы. Но Е-волна появляется в мозгу лишь в момент перехода к действию.

Выражаясь более научно, она реагирует на тот заряд, что появляется в коре лобных долей, начинаясь от условного стимула и длясь до появления абсолютного.

— Линия! Я все-таки также не осознаю, — вмешался полковник с выпяченной челюстью. — Но из-за чего танк уходит как раз с того места, куда попадает боеприпас из орудия? Так как я-то могу думать, что боеприпас попадет в одно место, а фактически он попадает в второе.

Что же является сигналом для автомобили в танка — настоящий полет боеприпаса либо мое желание?

— Для этого имеется блок расчетного устройства, — ответил изобретатель. — Перед тем как ваш артиллерист начинает стрелять, он снимает с устройств эти: расстояние до цели, скорость перемещения цели, направление. Он снимает их, какой-то миг они держатся у него в голове, после этого он передает их на вычисляющее устройство собственной пушки. Но моя машина в танке также приобретает все эти расчеты, также определяет траекторию боеприпаса и соответственно уходит с предполагаемого места его падения.

Другими словами в то время, когда вы прицеливаетесь в танк и производите выстрел, вы тем самым даете команду машине увести танк именно с того самого места, куда обязан попасть боеприпас. Одним словом, основное, что мешает попасть в танк, — это то, что вы желаете в него попасть.

— Гм, — начал генерал. Он ощущал, что разговор через чур продолжительно обходится без его участия. — Гм И однако я пологаю, что это еще не идеальное оружие.

— В то время, когда будет создано с о в е р ш е н н о е оружие, — холодно сообщил изобретатель, — потребность в опытных военных провалится сквозь землю.

На миг все умолкли, позже полковник засмеялся.

— К этому, думается, и идет. — Он посмотрел в глаза собственному главе. — Как вы думаете, генерал?.. Все делают автомобили. Нам остается только приобретать жалованье.

Генерал улыбнулся и кивнул. После этого лицо его стало жёстким.

— Ну замечательно. Продолжим. Майор, дайте ребятам команду на должность, пускай открывают пламя.

Он подпустил в голос порцию прекрасно вычисленной официальности, смешанной с горловой хрипотцой отца вояки-и независимого командира собственных солдат. Наряду с этим он поразмыслил, что никакая машина не имела возможность отмерить эти две дозы с таковой точностью.

Опробования длились. Танк-мишень с усиленной броней и укороченной пушкой стоял на месте до самого момента выстрела. После этого, чуть опережая вспышку дульного пламени из блиндажа, гусеницы приходили в перемещение, танк прыгал в сторону, боеприпас рвался позади, в первых рядах либо сбоку, осколки горохом стучали по броне, и машина снова застывала, как громадный серый камень.

По распоряжению генерала танк стали обстреливать из двух орудий сходу. Почва на полигоне встала тучей, танк скрылся в ней, но позже, в то время, когда песок и пыль осели, он опять был невредимым, тихо и равнодушно ожидающим следующих выстрелов.

К двум часам пополудни все уже устали от жары и неудобного стояния в окопе.

— Ну превосходно, — сообщил генерал. — Это все была защита. Сейчас как по поводу наступления? Дайте танку приказ, чтобы он начал обстрел блиндажа.

— Прошу вас, — ответил изобретатель. — Одну 60 секунд.

Он один был невоенным тут, выделялся среди вторых помятым штатским костюмом, с неосторожно, не в тон подобранной фразами и рубашкой наподобие «С наслаждением Сию 60 секунд». Он подошел к прибору, напоминающему маленький радиоприемник, открыл верхнюю стенку, взглянул что-то в том месте, взялся за ручку настройки.

— Но приказа «начать обстрел» я не могу дать машине. Напрасно она обстреливать не будет. Потому, что люди не опасаются.

Танк вступит в бой, в то время, когда возьмёт сигнал страха. И будет в будущем руководствоваться этими сигналами. Так включать?

Он взглянуть на генерала. Его голубые глаза светились.

— Давайте, давайте, — сообщил генерал. Он посмотрел на часы. — Пускай танк мало постреляет, а позже отправимся обедать.

Изобретатель развернул ручку. В приборе что-то пискнуло и оборвалось.

— Готово.

Все наблюдали на танк. На полигоне было негромко.

— Ну? — сообщил полковник с челюстью. — Что-то заело, да?

Изобретатель быстро повернулся к нему:

— Нет, все в порядке. Никак не заело. Но машине нужен сигнал. Она не стреляет на данный момент, по причине того, что это было бы напрасно. Она не расходует снаряды бесцельно, как это довольно часто случается с вашими экспертами. Воины в укрытии, и боеприпас в них не попадет. Нужно, чтобы они чувствовали себя уязвимыми и опасались, что танк их сотрёт с лица земли.

Одним словом, опять-таки нужна Е-волна. Но на этот раз Е-волна страха. Когда кто-нибудь начнёт бояться автомобили, она сходу откроет огонь.

Принцип тут в том, что жертва, в случае если возможно так выразиться, обязана руководить палачом.

— Уф-ф, — набрался воздуха майор. — Возможно, мы тогда все-таки сперва отправимся пообедаем? — Он был самый полный тут и больше вторых мучился от голода.

— Хорошо, — дал согласие генерал. — Пообедаем, а после этого приступим к предстоящему. Вообще-то, вещь перспективная.

Идти до павильона с двойной крышей было на большом растоянии. Члены рабочей группы растянулись на хороших сто метров. Последним шли генерал и изобретатель с полковником.

— Послушайте, — сообщил генерал, в то время, когда изобретатель остановился, дабы завязать шнурок на ботинке. — А вы ее отключили, вашу машину?

Штатский поднял к нему бледное лицо с капельками пота на висках.

— Она не выключается. У нее нет для того чтобы устройства.

— Как нет? — задал вопрос полковник с выпяченной челюстью.

— Так. Я не предусмотрел.

— А в то время, когда же она кончит трудиться?

— Ни при каких обстоятельствах. Это же самозаряжающийся автомат. Приобретает энергию от солнечных лучей. В случае если кончатся боеприпасы, будет давить соперника гусеницами.

Но и снарядов много.

— Радостно, — сообщил генерал. — А как же мы ее будем увозить из этого, в случае если танк начнет отстреливаться? Как мы к нему подойдем?

— Мы его и не увезем, — ответил изобретатель. У него никак не ладилось со шнурком. — Он нас всех сотрёт с лица земли.

Двое помолчали, глядя на штатского.

— Ну отправимся, полковник, — сообщил генерал.

Они отошли на пара шагов, и генерал пожал плечами:

— Линия их разберет, этих штатских. Остроумие ученого идиота? «Он нас всех сотрёт с лица земли» К сожалению, без них сейчас не обойдешься.

— В том-то и беда, — поддакнул полковник.

Выпили соки, разнесенные вестовым генерала, и поболтали о погоде и о гольфе. Генерал высказался в пользу тенниса. Не обращая внимания на собственные пятьдесят два года, он владел хорошим пищеварением, отличным здоровьем и практически любой миг судьбы — кроме того на протяжении самых важных совещаний в министерстве — чувствовал собственный тело, крепкое, налитое, все еще жадное на перемещения и на пищу.

Съели картофельный суп и поболтали об альпинизме. Генерал пожалел, что в наши дни юные офицеры уделяют мало внимания добропорядочному конному спорту. Говоря, он также всегда ощущал собственный тело, отыскал в памяти о том, как месяца три назад у него начала побаливать поясница и как по совету собственного доктора он, добавив пара упражнений в утреннюю зарядку, излечился от данной боли.

Съели второе и припомнили, где и как кого кормили в разных дальних поездках, компаниях и командировках. Генерал поведал, как одно время было тяжело со снабжением в Конго и как все время было легко со снабжением во Вьетнаме. Он единственный из присутствующих был участником армейских операций в обеих государствах, и не обращая внимания на то что боевые действия трактовались им в первую очередь с гастрономической точки зрения, его выслушали в строгом молчании.

Изобретатель в течение всего обеда молчал, скатывая пальцами на столе хлебные шарики. В то время, когда кофе был выпит и члены рабочей группы закурили, он забрал ложечку и постучал ею по чашке.

Все повернулись к нему.

— Попрошу 60 секунд внимания. — Он подался вперед. — Я желал бы сказать вам, что параллельно с опробованием самозащищающегося танка я решил в этом случае совершить еще один небольшой опыт. Так сообщить, изучение реакций у людей, непременно обреченных на смерть. Пара слов о обстоятельствах, побудивших меня предпринять это скромное изучение. Дело в том, что все вы тут являетесь армейскими и, в случае если возможно так выразиться, профессионально связаны с убийством.

Вот вы, к примеру, генерал, планировали операцию «Убийца» и операцию «Петля» в одной «банановой» республике. И еще пара им аналогичных. Кстати, как раз в этом государстве у меня погиб второй сын.

— Я высказываю вам собственный сочувствие, — сообщил генерал.

Штатский отмахнулся.

— Благодарю вас Итак, вы планируете войны, но они предстают перед вами в пара опосредствованном виде, не правда ли? На карте — в качестве замыслов, распоряжений, смет. Такое-то количество пропавших без вести, такое-то — раненых, такое-то — убитых. Одним словом, через чур абстрактно. Так вот, я поставил собственной задачей разрешить вам почувствовать, что это такое — лежать в окопе с пулей в животе либо чувствовать горящий на пояснице напалм. Это будет завершением вашего образования.

Разрешит вам хоть один раз довести начатое дело до логического финиша.

Он поднялся, отбросил стул.

— Итак, имейте в виду, что машина не отключена. Сейчас старайтесь не испугаться. Не забывайте, что танк реагирует на Е-волну страха.

И быстро вышел из столовой.

Зазвонил телефон. Капитан — самый младший тут по званию, блондин с вьющимися волосами — машинально потянулся к аппарату.

— Капитан у телефона.

Всем был слышен голос сержанта-артиллериста в трубке.

— Простите, мы уже можем выйти, господин? Другими словами мы уже выходим, но отключена ли эта вещь?

— Имеете возможность, — сообщил капитан. — Пообедайте, и чтобы через полчаса быть на месте.

Он положил трубку на рычаг, тупо уставился на нее, после этого губы у него шевельнулись, испуг мелькнул в глазах, и он схватил трубку снова.

— Эй, сержант! Кто в том месте имеется! Эй! — Он кричал так звучно, что вены у него на шее набухли. — Эй, сержант!

Он опустил трубку и неуверенно взглянуть на присутствующих.

— Пожалуй, этим нельзя выходить, раз такое дело. А? — Он быстро встал и выбежал из павильона.

Остальные также поднялись.

Солнце заливало остров отчаянной жаркой белизной. Все как бы плыло в голубоватом мареве, в отблесках океанской равнины. По песку от блиндажа шагали две фигурки.

— Эй, сержант! — закричал капитан. — Эй, опасность! — Он замахал руками в тщетной надежде, что артиллеристы осознают эти символы как приказ возвратиться в блиндаж.

— Минутку, — сообщил полковник. У него отвисла челюсть. — А мы?

Генерал с салфеткой в руке взглянуть на него. Он побледнел, и эта бледность как бы передалась всем. Полковник внезапно сорвался с места и, согнувшись, с быстротой, практически непостижимой, ринулся к зарослям бамбука.

А в следующий момент раздался резкий свист. Сверкнуло пламя, грохот разрыва и звук выстрела слились в одно. Горьковато, напоминая войну, беду, несчастье, воняло пороховым дымом.

Полковник, раненный осколками, сидел в окопе, сжавшись, и прислушивался к рычанию танка рядом.

Полковника трясло. Он всхлипывал, и слезы катились по его худощавому лицу с мужественной челюстью. Он плакал не от боли. Обе раны были несерьезны и прекратили мучить сразу после первого шока. От обиды и переполнявшей неприязни.

Ему было сорок лет, он ни разу в жизни не совершил ничего предосудительного. Неизменно слушал указания руководства, ни при каких обстоятельствах не пробовал внести в мир что-нибудь новое, собственный. Он был безукоризнен со своей точки зрения, и внезапно оказалось, что начальники предали его.

Танк, предназначавшийся для других, гнался сейчас за ним.

Его трясло от обиды и злобы. Первым из участников рабочей группы, находившихся у входа в павильон, он сообразил, что произошло, и как зверь, не рассуждая, ринулся в заросли. Полковник слышал взрыв сзади, слышал, как два боеприпаса ударили по артиллеристам, каковые также, по всей видимости, испугались.

Он видел из кустарников, как одиночный боеприпас вдребезги разбил и утопил катер у берега вместе с сидевшим в том месте мотористом, что при первой же тревоге стал быстро заводить двигатель.

А позже машина начала охоту за ним.

Полковник непрерывно двигался, прыгая из ямы в яму, и пара раз ему удалось ускользнуть от прямых попаданий. Позже он сообразил, что нужно постараться попасть в мертвую территорию — в том направлении, где наклон орудия не разрешит машине дотянуться его выстрелом. Ему удалось приблизиться к танку, и он спрыгнул в окоп.

Танк был сейчас метрах в тридцати от него и не стрелял более — серая глыба на фоне неба.

Полковник знал — машина не стреляет только вследствие того что он осознаёт, что в него нельзя попасть. В том-то и заключалась дьявольская сила изобретения — жертва должна была руководить палачом.

Полковник закусил губу и выглянул из-за бруствера. Танк стоял рядом, спокойный, равнодушный. Люк для танкистов был заварен. И фары, помещающиеся в большинстве случаев под башней по обеим сторонам люка, также были сняты.

Это неживое существо не нуждалось в том, чтобы видеть дорогу перед собой — его вели мысли и страхи тех, за кем он охотился.

Низколобый, приплюснутый, серый, танк ожидал

Полковник всхлипнул еще пара раз. Тут он пребывал в сравнительной безопасности, и ему злорадно подумалось, что только его одного осенило бежать не от автомобили, а к ней Позже он вяло сообщил себе, что генерал и все другие просто не успели сообразить, куда бежать. Их снесло первым выстрелом.

Он посмотрел назад в сторону уничтоженного павильона, после этого опять взглянуть на танк, и внезапно в голову ему пришла идея о гусеницах. Так как изобретатель сказал, что танк может применять и это.

И в тот же час танк зарычал, гусеницы послушно пришли в перемещение, и машина рванулась вперед.

Полковник упал на дно окопа. Танк приблизился, рыча, гусеницы показались над бруствером, смяли его и легли на противоположный край окопа. Брюхо автомобили было сейчас именно над головой полковника.

Он сжался, стараясь сделаться как возможно меньше, и после этого с облегчением поразмыслил: «Не дотянется».

И в тот же час мотор умолк.

«А если он начнет крутиться?» — задал вопрос себя полковник.

Мотор взревел, гусеницы двинулись, и танк начал вертеться над окопом, стараясь уничтожить его. Но стены окопа были достаточно прочны, укреплены балками, и полковник с облегчением сообщил себе, что из этого ничего не выйдет. Он опоздал додумать эту идея до конца, как мотор выключился и танк остановился.

Плохо! Полковник скрипнул зубами.

Было негромко, как словно бы остров уже совсем вымер. Полковник пощупал плечи. Кровотечение остановилось, рана не болела. Жара усиливалась.

Не хватало воздуха, пот катился по лбу полковника, поясницы взмокла. Лежа, он видел, как неспешно меняет цвет и наподобие как бы сгущается небо. Оно становилось светло синий и в один момент чуть краснело.

Полковник начал размышлять, время от времени прерывая собственные мысли судорожными всхлипываниями. Ну прекрасно. Вот он лежит сейчас. Но как продолжительно возможно выдержать это? На военной базе, откуда они прибыли, возможно, хватятся через какое-то время. Но не скоро. Вся операция так сохраняеться в тайне, что никто толком и не знает, где они и в то время, когда должны возвратиться.

Рабочая группа по большому счету не подчинена командующему данной ближайшей базы. Он будет сперва связываться с министерством в столице, начнутся переговоры, поиски нужных людей, полетят радиограммы, и, возможно, семь дней через две ко мне прибудут катера Через 14 дней! А ему и двух дней не выдержать без пищи и воды.

А также если он выдержит. Что тогда?.. Вот пришла помощь, люди высадились, ходят по острову. До тех пор пока еще они не знают, в чем дело, пока не опасаются танка, им нет ничего, что угрожает Вот к нему подошел человек.

Он, полковник, информирует, что танк держит его тут в окопе. Человек мгновенно пугается, в тот же миг танк начинает пальбу и расстреливает всех приехавших.

Но возможно сделать в противном случае. Ничего не сказать про танк, а просто приказать, чтобы ему дали в окоп рацию. А после этого с ее помощью связаться с базой, растолковать, в чем дело.

Но само собой разумеется, приехавшие все равно почувствуют что-то неладное. Они бросят его и смоются.

«Нет, — сообщил он себе, — это не выход. Уже не говоря о том, что прихода катеров ему ни за что не дождаться».

Он еще раз с неприязнью поразмыслил о генерале — уж с тем-то, возможно, все кончено. И поделом. Запрещено же быть таковой шляпой.

Полковник взглянуть на днище танка над ним. Эх, если бы была граната!

Танк внезапно ожил, мотор включился.

Но так как нет гранаты.

Мотор выключился.

Проклятье!.. А что, в случае если вылезти из окопа сзади автомобили и пробраться к башне? Полковник стал на четвереньки, с опаской немного поднял голову.

Лишь бы танк не отъехал и не развернулся!

Двигатель сходу зарычал, танк отъехал и, лязгая, развернулся.

Полковник застонал и сел на дно окопа. Безнадёжно.

Он взглянуть на машину. А что, если она на данный момент отъедет, покинет между ним и собой достаточное расстояние и тогда произведет выстрел? Окоп-то так как не спасет. Он поразмыслил об этом и в тот же час схватился за голову. Не было возможности об этом думать!

Запрещено, по причине того, что танк содрогнулся, взревел и задним ходом, грохоча, покатил прочь. В том-то все и дело было, в том-то и целый кошмар, что машина делала именно то, чего ты опасаешься, чего не желаешь, чтобы она делала.

Придерживая рукой плечо, полковник быстро встал. Он знал, что вопрос судьбы для него — не отставать. В ту самую 60 секунд, в то время, когда он осознает, что танк уже может стрелять по нему и испугается, машина выстрелит.

Танк наращивал скорость, и полковник побежал за ним. Все годы его удобной жизни, все годы занятий спортом должны были вложиться в данный бег.

Танк отправился стремительнее, прибавил скорость, по причине того, что полковник поразмыслил, что так как он может и прибавить

Толстого майора и главного вестового порвало в клочья первым же выстрелом.

Капитан, ему было всего двадцать девять лет, был тяжело ранен сходу. Но страха он не испытывал, и это исключило возможность новых выстрелов по нему. Он лежал на песке, исходя кровью, придавленный упавшей крышей павильона.

Он думал лишь о жене и о собственных двух девочках. С поразившей его самого ясностью он вычислил, какова будет пенсия семье: для этого следовало учесть и срок работы, и звание, и род армий, а также события смерти — в полевых либо не полевых условиях. Пенсия получалась достаточная, это успокоило его. После этого ему пришло в голову, что кроме того прекрасно, что опробования не удались.

Если бы такая вещь вошла в мир, в итоге имело возможность бы дойти и до его девочек.

«Уж лучше я», — поразмыслил облегченно и с последними проблесками мысли сообщил себе, что где-то в начале отправился, возможно, не той дорогой. В глазах у него поплыли радужные круги, обескровленный мозг уже чувствовал недочёт кислорода, и капитан заснул окончательно.

А генерал умирал медлительно. Первым его ощущением по окончании шока была боль. Он кроме того не осознавал, куда ранен, боль пронизывала все тело.

Как и полковник, он быстро почувствовал несправедливость произошедшего. Так как он же был не из той касты, не из тех, кого нужно было и возможно было убивать.

После этого боль ушла, но вместо нее явились бессилие и какая-то ужаснувшая его муторность. Она все росла, и генерал кроме того чуть немного поднял голову, чтобы приказать этому закончиться.

Он немного поднял голову и заметил изобретателя, что присел около него на корточки. Лицо этого человека было тихо и как неизменно равнодушно. Он протянул руку и положил что-то на грудь генералу.

— Медаль, — сообщил он. — Медаль «За заслуги», которой был посмертно награжден мой сын в шестьдесят пятом году. Вы сами вручили ее мне.

Медаль давила, как гора. Генерал не осознавал слов изобретателя, он просто чувствовал, что не имеет возможности, ну просто не может так дальше, по причине того, что с каждой секундой все росла и уже совсем нестерпимой делалась эта муторность. Генерал ни разу в жизни не был ранен, ни разу его кроме того не оперировали.

Он не знал, что приблизительно так, ужасаясь и страдая, погибли те тысячи людей, смерть которых он планировал прежде, и приблизительно так должны были бы погибнуть, в соответствии с его новым проектам, миллионы.

Изобретатель некое время наблюдал на умирающего генерала, после этого встал, разыскал в развалинах павильона собственный чемодан, вынул ласты и побрел к берегу. Он слышал гул танка где-то вдалеке, но не оборачивался. Собственное существование было ему безразлично.

Он чувствовал в страшную вакуум. Вакуум, которую возможно ощущать, в то время, когда сделал уже решительно все, что еще в жизни планировал сделать

Полковник гнался за танком. Тот все увеличивал скорость, и настал миг, в то время, когда полковник осознал, что сейчас уже все равно — не хватало воздуха, легкие жгло пожаром, а сердце так стучало в грудной клетке, что удары отзывались по всему телу.

Он прошагал, шатаясь, еще дюжина метров и остановился. Пускай!

И танк также остановился. Это было как чудо.

Жажда судьбы в тот же час опять вспыхнула в сознании полковника, придав ему новые силы. Он отправился было вперед, а после этого остановился, сообразив, что, потому, что тут поблизости нет никакого укрытия, танк может попросту раздавить его гусеницами. Он застонал в отчаянии, стараясь отогнать эту идея, вытравить ее из мозга. Он затряс головой, зажмурил глаза и услышал, как зарычал двигатель в ожившей металлической глыбы

Изобретатель плыл, мерно выбрасывая вперед руки. У него была идея добраться до соседнего острова. О том, что будет дальше, он как-то и не вспоминал. Он все еще был наполнен нескончаемыми дебатами в накуренных кабинетах, резолюциями всевозможных инстанций, указаниями, сметами, замыслами.

В его ушах все еще звучали стоны и сегодняшние выстрелы умирающих.

Но неспешно это уходило.

Волны, журча, обтекали его. Опуская голову, он видел полосы солнечного света. Они колебались в такт перемещению пенных гребней прибоя, броские у поверхности и меркнущие внизу.

Стайки макрелей невесомо парили под ним, после этого внезапно поворачивали все разом, как словно бы заблаговременно сговорившись, сосчитав до трех, и исчезали в том неспециализированном жемчужно-зеленоватом сиянии, которым был пронизан у поверхности ток вод.

Принципиально важно, неторопливо двигались медузы, похожие на броские, с оборками древние зонтики. Какая-то река — необычная серебристая полоса, движущаяся во всех собственных частях сходу, — струилась в океане, в стороне. Человек подплыл к ней и замер. То были рыбы, не узнаваемые ему, большие.

Их были тысячи, а возможно, и много тысяч. Они появлялись из светло синий мрака, снизу светящиеся, сверкающие неповторимыми оттенками фиолетового и палевого, появлялись последовательность за рядом бесчисленные, бесшумные, сосредоточенные, поворачивали в одном и том же месте и уходили снова в глубокую глубь.

Какие конкретно тысячи километров они уже прошли, двигаясь, возможно, от поросших лесом берегов Африки либо иначе — от саргассовых водорослей, через пиратские моря мимо Антильских островов, Гаити и Пуэрто-Рико? Куда они стремятся сейчас и из-за чего как раз эту точку избрали для поворота?

Для чего они так щедро красивы в изобилии собственного светящегося хода?

Изобретателю подумалось, что не смотря на то, что уже нет в живых его детей, но так как имеется еще и другие дети. Интересные глаза, глаза, которым так хотелось бы заметить чудеса морей, лесов и городов Возможно, еще имеется для чего жить?

Он внезапно поразмыслил, достаточно ли отплыл от острова. Не дотянется ли его выстрелом личная машина?

Изобретатель поднял голову, и в ту же секунду пронзительный свист ввинтился в атмосферу.

За ночь на острове поработали над трупами крабы и муравьи. С наступлением дневной жары они провалились сквозь землю, а на следующую ночь снова принялись за дело так споро, что к утру на песке остались только белые кости. Неспешно планировал тайфун, он ударил на три дня по окончании смерти рабочей группы. Первыми же порывами ветра унесло остатки павильона — строители поставили его на открытом месте, а не в низине, как индейцы собственные хижины. Гнулись пальмы, неистовый ветер передвигал дюны.

Позже тайфун унесся к берегам материка, пальмы выпрямились, и от всего, что привезли армейские, остался только танк, полузасыпанный песком.

Возвратились обитатели деревни. Пока не наскучило, дети лазили на необычную тяжелую глыбу, в которой, притаившись, механический мозг ожидал, чтобы пробудиться, страха и импульсов ненависти.

1966 год.

Источник:

http://www.litmir.co/br/?b=9539

Мультфильм Полигон

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: