Просто солдат

История о воле к судьбе, о несложных мужиках пахавших на войне без криков о Родине и Сталине. без звучно стискивавших зубы и тащивших непомерный груз на себе, к Победе.

Их выгрузили из теплушек прямо в поле — необстрелянных мальчиков из глухих крымских сёл и аулов. Крики сержантов, резкие хлопки взрывов, первые раненные и умирающие. А позже был Первый бой и бег. Только что его отделение, вооруженное сапёрными лопатками и вещмешками, хрипя перевалило через заросший колючкой холмик и внезапно.. Чьи-то нелепо вывернутые ноги в серых от пыли кирзачах, торчащие из под обвалившегося бруствера. Визг мин, близкий взрыв. Звенящая тишина.

Бегущий по траншее политрук, что то беззвучно кричащий и размахивающий наганом.

— В наступление? С чем ? Мы же еще не успели взять винтовки. — беззвучно задал вопрос он политрука.

— А это что? — и политрук ткнул стволом нагана в почву.

Опустив глаза, он заметил окровавленную трехлинейку и … Взрыва он не услышал. В то время, когда в паре метров от тебя рвется мина, ты ее не можешь услышать. История о воле к судьбе, о несложных мужиках пахавших на войне без криков о Родине и Сталине.

без звучно стискивавших зубы и тащивших непомерный груз на себе, к Победе.

Визг мин, близкий взрыв. Звенящая тишина. Бегущий по траншее политрук, что то беззвучно кричащий и размахивающий наганом.

— В наступление? С чем ? Мы же еще не успели взять винтовки. — беззвучно задал вопрос он политрука.

— А это что? — и политрук ткнул стволом нагана в почву.

Опустив глаза, он заметил окровавленную трехлинейку и … Взрыва он не услышал. В то время, когда в паре метров от тебя рвется мина, ты ее не можешь услышать.

Легко мир выключился, как лампочка.

В фильтрационном лагере, в полусотне километров за линией фронта, его наконец отпустило. Мина, порвавшая в клочья политрука, пощадила его самого и покинула вместо себя на пара дней полную тишину. И боль в висках. И удивление. Уже финиш?

Он видел как рядом с ним умирали от ран, от усталости , легко от желания погибнуть. Как блистала маленькая пулеметная очередь с приземистой башни сколоченной из горбыля, кривой и ужасной. Ужасной потому-что от в том направлении с недосягаемой высоты в три метра разило свинцовое жало тех, кто доходил к колючке ближе чем на несколько метров. Позже оказался кто- то из нижних чинов охраны , неуважительно разевая рот, гавкал размахивая карабином из- за колючей проволоки.

Он тыкал в ближайших военнопленных и те обреченно оттаскивали труп товарища к канаве, над которой вилась туча жирных мух. Дни скручивались в семь дней, семь дней в месяцы. Довоенный мир превратился в наваждение.

Действительностью стали вонь от убитых товарищей, пули в живых, крики раненных, добиваемых на обочине и нескончаемый марш смерти на запад.

Уже в концентрационном лагере он осознал что все еще жив. Жив, несмотря на много и возможностей погибнуть и скатиться мешком в канаву, прошитому пулями конвоира. Это символ ? Возможно.

В случае если его так легко из этого ада не отпускают, значит он его обязан пройти до конца. И он решил жить.

Поразительно, в лагере смерти, где ежедневно убивали тысячи и сотни, кто- то начал новую судьбу.

Первое — увернуться от пули. Она может прилететь откуда угодно и за любую провинность.

Второе — избегать работ, безумных и тщетных, каковые конкретно заберут силы.

Утром копаем, вечером закапываем. Камни из кучи в кучу бегом и без того вечно, что бы уберменши сбивались с ног и поскорее передохли. Все для победы Фатерлянда.

Самое основное не забывать – тебя желают убить. И верить в то, что ты назло всем сумеешь выжить, поскольку это мешает тем кто стоит на башнях.
(До февраля 1942 г. из приблизительно 3,3 млн. советских воинов, попавших в германский плен, около двух миллионов погибло от голода, холода, эпидемий либо было казнено.

В то время, когда к полякам приходила жратва в посылках от Красного креста, они забирались на верхние нары сожрать отправленные сухари — для чего делится с русскими?. (Почему-то отечественным военнопленным Красный крест сухари не присылал). Он и его товарищи ложились на нижние нары и по команде упершись ногами в верхние нары срывали доски и к ним на головы летели орущие поляки в обнимку с чифаномв этот самый момент же приобретали ожесточённые удары в голову, тушащие сознание. В барак врывалась охрана и размазывала дубинками и прикладами окровавленных поляков, а он наблюдал из темноты на них без жалости.

Относись к окружающим так, как они относятся к тебе. И береги друзей.

И он выжил. По причине того, что совершил побег — первый из четырех. И его не смогли поймать. Вернее поймали, но не сходу и не в Польше. Его поймали в Германии.

Географический кретинизм спас его сейчас от неминуемого расстрела. Природная цепкость, наблюдательность, хитрость крымского татарина, разрешили ему пройти много километров, притворяясь цыганом, румыном, поляком, немым, придурком.

Это он вел ворованную польскую корову на Запад, прикидываясь хромо-глухонемым юродивым, выпрашивающим подаяние. Шел мимо снующих по дороге колонн и патрулей с вояками.

Уже позже, в конце 20 века, где-то на Западе сняли фильм про это и в том месте француз возвращался так к себе, а я то все ломал голову — где я слышал эту историю раньше.

И в то время, когда его поймали, уже германские полицаи, то сунули в каталажку и продержали месяц, выясняя кто же это таковой. Повезло, что ему опоздали сделать наколку с номером в концлагере. Он притворился албанцем тарахтя на татарском (Какой немец не знает албанского? А никакой не знает!)

И снова удрал! И снова попался, уже западнее Берлина. Как албанский вор.

Куда его несло? (Париж, Париж как много в этом слове). Его сунули в лагерь, в Румынии… Бежал на Восток, попался на Западе, но его привезли поближе к Отчизне.

В Румынии, неподалеку от лагеря, еще в прошлом веке один граф выстроил себе мануфактурную фабрику. С того времени фабрика трудилась и выдавала на гора километры качественной ткани, так нужной вермахту. Портяночки, пилоточки, галифе, бинты, нашивки за траурные флаги и ранение.

Все для фронта, все для победы.

И его, в группе таких же как он заключенных (урки и другие непонятные личности не попадавшими в разряд военно-пленных), послали трудиться на эту фабрику.

Величие машинной цивилизации спасло его и сейчас. Метровой толщины валы, передающие вращение от водяного колеса на ткацкие станки, были древесными, как и подшипники. А единственным методом обеспечения пониженного трения было сало. Огромные лоскуты сала подсовывались между вращающимся валом и поддерживающими его конструкциями. Они умудрялись ненадолго затормозить один из валов и с риском для жизни (затянет вал под себя и пишите письма), быстро выдергивали лоскуты сала.

В этих диверсиях не было политической подоплеки, не было и неприязни к неприятелю. Было огромное желание пожрать. И выжить.

В то время, когда компетентные органы заинтересовались любителями свининки, ему было нужно удирать из лагеря и попутешествовать по Румынии, изучая языки повадки местных крестьян. Добывая себе пропитание мелким разбоем и собирательством. Его ловили два раза, как очередного малоизвестного, заводили в лагерь и он отойдя от побоев уносил ноги.

И лишь сам всевышний ведал, как ему все-таки удалось появляться в полосе советского наступления.

Уже через месяц, состав в котором к фронту двигался его новый полк, остановился в степи. Одинокий колодец между двух каменистых холмиков и крестьянская хатка рядом. Он, зная местные обычаи, жестом Гуддини, извлек из колодца ведро отменного домашнего масла и под крики погони скрылся в одной из теплушек. (колодцы единственное прохладное место в этих местах).

Еще через час местный крестьянин нанес дипломатический визит в командирский вагон и заявил о факте мародерки. Персональный состав полка бы выстроен на протяжении вагонов. И мимо нескончаемого последовательности солдатиков совершили крестьянина – бывшего обладателя ведра с маслом.

Что в таковой ситуации делает честный солдатик, свистнувший у гражданского лица румынской национальности ведро жратвы? Старается слинять под благовидным предлогом. Но, человек прошедший четыре концентрационных лагеря, удрать в кусты никак не имел возможности.

Что-то мешало. Не гордость ясно. Но что-то мешало.

И в момент прохождения мимо него крестьянина, состроил самую идиотскую мину в собственной жизни, развернув пилотку поперек круглой башки и своей лысой. Крестьянин, упершись взором в это чудо, шарахнулся, неверяще повернулся к начальнику полка шагавшему рядом и сочувственно кивавшему головой. Дескать Вот такие у нас воины, сплошь выродки и идиоты.

Масло разошлось в тот же эшелон и вечер погремел в сторону фронта.

А позже была война. И Зееловские высоты и Берлинский зоопарк. И была Победа. И он возвратился с грудой орденов на груди. И поселится в Баку. А в 85 году мы с ним встретились в Киеве за бутылочкой водочки и просидели допоздна.

Он тогда пригнал на Украину колонну грузовиков с товарами из Азербайджана и навернул какой-то умный гешефт с одним из Киевских фабрик.

А в конце вечера он мне сообщил:

— Я тебе поведал самое радостное сынок. А было грустное и ужасное также было. Поверь мне.

И я поразмыслил:

Имеется две правды о войне.

Одна Правда — желание дать собственную жизнь в сражении.
Вторая Правда — желание выжить и победить неприятеля.

То что он не сел в коммунистический лагерь уже по окончании войны, а замечательно прожил собственные годы, нарожав и воспитав кучу детей и внуков, показывает, что он прошел все проверки органами и жизнью. Он просто шел к победе как настоящий воин. Ежедневно по шагу. Любой час.

Всю жизнь.

СУПЕР ПЕСНЯ !!! ДОНБАСС ЖИВИ (песня Александр Шумнов-Оставь свою тень)

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: