На другой стороне: последнее письмо

      Комментарии к записи На другой стороне: последнее письмо отключены

Стоял финиш октября семнадцатого года. Фландрия подготавливалась встретить зиму.

Лётчик Мартин Бёме легкомысленно храпел, разметавшись во сне: погода нелётная, работы не предвидится, так что возможно без зазрения совести впасть в зимнюю спячку. Хотя бы на сегодня.

Он заворчал, как медведь, в то время, когда кто-то начал упорно толкать его в бок.

– Мартин, проснись! Открой глаза, гигант! Прекрати храпеть!

– Отстань, линия!.. – Мартин наконец разлепил веки и различил в полумраке привычную фигуру брата. – Эрвин, это ты? В то время, когда ты приехал?

…По окончании тяжёлого ранения Эрвин Бёме – начальник эскадрильи, носившей имя Освальда Бёльке, – продолжительно лежал в военного госпиталь. Задета была рука. После этого руководство снова послало Бёме на инструкторскую работу.

Боевого лётчика злило вынужденное бездействие. Ему твердили о громадном опыте, о необходимости передавать данный опыт молодым – а намекали, в неспециализированном-то, на «почтенный» возраст: по всем меркам Бёме был немолод. Но он настаивал и, наконец, взял желаемое: разрешение летать и, более того, руководить эскадрильей.

– Великие люди владеют бессмертным духом, – с этими словами обратился Эрвин Бёме к своим подчиненным по Jasta «Освальд Бельке». – Нам довелось убедиться в этом воочию, потому что дух Бельке живёт в нас. В отечественных крыльях, в отечественных победах. Бессмертный дух Освальда Бельке поведёт нас в бой – так, как некогда делал это сам Бельке, во плоти.

В октябре семнадцатого Эрвин попросил у руководства пара дней отпуска. Годовщину смерти приятеля, наставника в лётном деле, Эрвин желал совершить на кладбище в Дессау – в том месте, где Бельке был похоронен.

На обратном пути Эрвин заехал в Гамбург – повидаться с Анной-Мари.

– Я должен принести свои извинения за недостойную поспешность, но… – Он замялся, с опаской забрал её под руку. – Сейчас я уезжаю на фронт. Поезд отходит в полночь. Исходя из этого ответьте мне на данный момент – прямо, как фронтовому товарищу: вы… любите меня?

Она содрогнулась и практически выкрикнула в ответ:

– Да!

А после этого, очень сильно покраснев, добавила:

– С того самого мгновения, как заметила плюхнувшийся у нас на лужайке самолёт – и вас, вылезающего из-под обломков! Но для всего святого, Эрвин, из-за чего вы столько лет молчали?

Он помедлил, смутился, но, в итоге, решил дать ей честный ответ – иного Анна-Мари не хороша:

– Я опасался услышать ваше «нет». Так как это «нет» уничтожило бы моё душевное равновесие, и я не имел возможность больше сражаться.

– Не обвиняла в вас аналогичной робости, – мягко улыбнулась Анна-Мари.

– Представьте себе, – он улыбнулся. – Человек может вылетать на самолёте и сражаться с неприятелем в воздухе. Не опасаться ни смерти, ни дьявола. И вместе с тем испытывать ни с чем не сравнимый ужас перед милой юный девушкой…

– какое количество же времени мы утратили! – набралась воздуха она.

Он опять замешкался, перед тем как поделиться с ней ещё одним сомнением:

– Помимо этого, я полностью не не сомневается в том, что подхожу на роль мужа. Я немолод, у меня нет определённого положения в обществе. Я кроме того не воображаю себе, чем буду заниматься в будущем, в то время, когда война закончится.

Как мне, практически изгою, решиться связать собственную жизнь с судьбой другого существа?

– Сохраняйте надежду на благосклонность Господа, что постоянно помогает сильным и храбрым, – сообщила Анна-Мари.

Нежданно он захохотал:

– Вот уж ни при каких обстоятельствах бы не поразмыслил, что таковой ветхий, побитый судьбой человек, как я, возможно радостен, совершенно верно мальчишка!

…В этом состоянии эйфории Эрвин Бёме и прибыл в эскадрилью, где первым, кого он разыскал, был его дремлющий брат Мартин.

Мартин, но, никак не удивился великому известию.

– Да она всегда была к тебе неравнодушна, – проворчал он. – Это видели все, не считая тебя, ветхого дурака.

Не так долго осталось ждать на Эрвина посыпались шуточки товарищей:

– Итак, камрады, направляться где-нибудь записать: вынужденные посадки на чужих лужайках приводят к убийственным последствиям!

* * *

1 декабря 1917 года, Зоннебеке

Герхарду Бёме

в наше время у меня скорбное известие о смерти Вашего брата… Война делает нас чёрствыми, но эта смерть тяжёлым грузом легла кроме того на мое огрубелое сердце. Вы и сами замечательно понимаете, какие конкретно тесные дружеские узы связывали меня с Вашим братом.

В последний сутки перед смертью он был на отечественном новом аэропорте и радовался тому, как идут дела в отечественной любимой ветхой эскадрилье «Бельке», которая сделалась воистину образцовой – в чём большая его заслуга.

Вы не забывайте, как скорбел он по отечественному великому Освальду Бельке. И вот сейчас они объединились в Вальгалле, Ваш превосходный его наставник и брат Освальд Бельке, что для всех нас остался непревзойдённым примером лётчика.

Разыщите меня, дорогой герр Бёме, в самое ближайшее время, дабы мы имели возможность совместно почтить память потерянного нами друга и брата.

С самыми искренними соболезнованиями

Манфред барон фон Рихтгофен

* * *

В первой половине 20-ых годов двадцатого века британцы вернули Германии прах Эрвина Бёме, дабы погибший – и чтимый ими – храбрец Великой войны имел возможность отыскать вечный покой в почве собственного отечества.

Вместе с гробом возвратили они и конверт с положенными в него мелко исписанными листками бумаги.

«Эти документы были некогда забраны с тела погибшего лётчика, – информировали британские власти. – Сбивший Эрвина Бёме британский пилот посчитал их серьёзными бумагами, содержащими стратегическую данные. Прочесть их он не смог и передал руководству. Потом было обнаружено, что в конверте находится письмо, имеющее сокровище только для тех, кто знал погибшего лично».

Анна-Мари, которой празднично вручили пакет, сразу же определила собственное послание и разрыдалась.

В тот момент, в то время, когда она писала его, она была вечно радостна.

На другой стороне: последнее письмо
Обложка издания переписки Анны-Мари и Эрвина Бёме

1 ноября 1917 года, Хубертусмлюле.

Мой любимый Эрвин!

Сейчас, в то время, когда солнце село, я могу, наконец, написать тебе пара слов. В соседнем помещении мама за роялем наигрывает древний лютеранский гимн «Твердыня отечественная». Второй стих этого благочестиво-весёлого произведения особенно мне близок: «…И отечественная сила»!

О, день назад у нас в доме разыгралось великое сражение! Было пролито много-много слёз и излито много-много любви. Мы с тобой победили – призом нам станет драгоценнейшее благословение моих своих родителей.

Приезжай, приезжай скорее! Привози с собой любовь, целый воз любви, и все-все-все примут тебя тут с распростертыми объятиями.

Сейчас мама на полном серьёзе ожидала от тебя символа. Я всё утешалась надеждой на то, что ты вот-вот покажешься. По окончании полудня мимо нас пролетел один самолёт – увы, то был не отечественный лётчик… В то время, когда же ты приедешь?

Целый прошлый сутки был наполнен счастьем и солнцем. Ничего аналогичного в моей жизни ни при каких обстоятельствах ещё не происходило. Почва – она неизменно хороша, и я знала, что она хороша, – но таковой красивой, как сейчас, в мгновенья моего счастья, она ещё ни при каких обстоятельствах мне не являлась.

По окончании обеда мы с сестрой ходили в лес. Солнце сияло, листья деревьев блистали золотом, и нам оставалось только обрывать его… Лес звенел от отечественных радостных песен!

Пора торопиться – я обязана успеть на поезд, дабы на следующий день с утра приступить к моей работе в Гамбурге.

Тысяча приветов тебе – от твоей, соединенной с тобою в самой сокровенной сердцевине любви, – Анны-Мари

* * *

Эрвин прочёл эти строки двадцать девятого ноября семнадцатого года, во Фландрии. Он огляделся по сторонам – не видит ли насмешник Рихтгофен? – и скоро приложил письмо к губам. Сейчас оно принесёт ему успех.

Бёме запрятал конверт на груди и побежал к самолёту. Прекрасный «Альбатрос» с изображением дракона на фюзеляже ожидал его, кликал в бой. Сейчас это был уже третий боевой вылет.

Рихтгофен ожидал его около самолёта.

– Взбодрись, Эрвин! – сообщил он, оценив круги и бледное лицо товарища под его глазами. – В воздушном бою основное – не умение выделывать всевозможные трюки, а энергия лётчика и личные способности. Соберись.

Превозмогая усталость, Бёме слабо улыбнулся.

– Молодец! – одобрил Рихтгофен. – Враждебный дух, дух солдата – вот что приносит победу. не забывай об этом. Мы постоянно будем иметь превосходство в воздухе – вследствие того что боевой дух посильнее всего как раз в немцах. Французы… что? – Он пренебрежительно махнул рукой. – Их боевой дух всего лишь лимонад, в нём нет крепости.

Британцы – другое дело, они ближе нам по крови. И по природе собственной они спортсмены, и в войне в первую очередь видят спорт. Да, британцы наслаждаются храбрыми цирковыми трюками, но это мало оказывает помощь им в настоящем бою.

– Буду не забывать, – кивнул Бёме.

Возраст, проклятый возраст!.. Эрвин легко устал. Как растолкуешь это Манфреду, что целый бурлит энергией?

…Капитан Джон Паттерн определил эмблему известного лётчика.

Тем лучше! Больше чести будет при победе – и меньше позора, в случае если Паттерна постигнет неудача.

Британец собрал высоту и занял положение над «Альбатросом». Ему показалось необычным, что немец реагирует так медлительно. Но, какая отличие!

Нужно пользоваться преимуществом, а не гадать, откуда оно взялось.

Пара попаданий были успешными – «Альбатрос» загорелся. Мотор заглох. Бёме пробовал планировать и дотянуть до линии фронта, но ничего из этого не вышло: как птица с перебитыми крыльями, «Альбатрос» неудержимо падал на территорию, занятую британцами.

– Сбил! – Паттерн сделал круг над упавшим самолётом соперника и направился к собственному аэропорту.

Не так долго осталось ждать он уже спешил к месту крушения на автомобиле.

Неоспоримая победа. Паттерн не имел возможности прийти в себя от эйфории.

Британские лётчики создали сложнейшую совокупность учёта побед: destroyed (стёрт с лица земли), crash – наблюдался удар самолёта о почву, broken up – уничтожен в воздухе, destroyed in flames – загорелся в воздухе, out of control – утратил управление, «помой-му сбит, но падения никто не видел», drived down – ушел со понижением, forced to land – принуждён к посадке, captured – принуждён к посадке на собственной территории и захвачен в плен.

Фактически победами считались «стёрт с лица земли», «сгорел в воздухе», «утратил управление» и «принуждён к посадке». «Ушедшие со понижением» в качестве победы не засчитывались, а «принуждённые к посадке» шли в зачёт лишь в том случае, если вражеский пилот попадал в плен либо же самолёт, по окончании вынужденной посадки, был стёрт с лица земли наземными армиями.

При Паттерна обращение шла о чистой победе: destroyed. Да, никаких сомнений тут не оставалось: разбитый самолёт – и около него тело погибшего лётчика.

– Эрвин Бёме! – практически благоговейно выговорил Паттерн. Он определил убитого неприятеля по портретам, каковые неоднократно видел в газетах.

В нагрудном кармане Эрвина Бёме нашли конверт с письмом, что Паттерн забрал себе.

Известного неприятеля британцы похоронили с воинскими почестями…

Публикуется в авторской редакции

Прощальное письмо Гудбай Америка Вячеслав Бутусов. Goodbye America V.Butusov

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: