Мария марченкова. жизнь за улыбку

Стояла середина декабря. Время моего нахождения в одном из сочинских санаториев доходило к концу. Погода была на уникальность теплая.

Действительно, практически каждый день шли дожди, по тротуарам и проезжей части улиц спешили мутные потоки воды, захлестывая все на своем пути. В воздухе стойко держалась туманная дымка. Не хотелось никуда выходить.

Время от времени хмурое неласковое декабрьское солнце выманивало отдыхающих на улицы города. В такие дни я уходила на набережную, продолжительно бродила по пирсу, замечая за морем.

В те дни его никак не было возможности назвать резервуаром здоровья. Оно, как будто бы человек, не легко вздыхало. Волны привычного желто-нечистого цвета, медлительно накатываясь на берег, так же медлительно уходили, оголяя серую прибрежную гальку и оставляя в сердце щемящую тоску.

Море казалось безлюдным. Только иногда оказались на горизонте чёрные силуэты судов да неспешно проплывали мимо пирса пустынные прогулочные катера. Воздушное пространство был густым от капелек соленой жидкости.

Дышалось не легко, но легче, чем на улицах Сочи, переполненных снующими во все финиши автомобилями, оставляющими за собою долгий ядовитый шлейф газа.

Во всем, что окружало меня у моря, чувствовалась глубокая опустошенность, внутренняя заболевание, поразившая в наши дни не только общество, но и природу.

И лишь чайки собственными громкими, резкими криками встряхивали, поднимали настроение, отгоняя душевную тоску, кликали к людям.

Вот уже что сутки я присматривалась к даме, стоящей на одном и том же месте у самого края пирса и также пристально замечающей за морем.

Прочно сбитая, хорошо скроенная, пара сутуловатая, она прочно, прочно стояла на ногах, обутых в сапожки на низком каблуке (точь в точь таких, в которых я много лет пролетала, руководя педалями самолета).

Одета она была легко: плащ, под ним узкий шерстяной свитер, без головного убора. Яркие волосы теребил легкий ветерок. Лица ее я не видела.

Фигура незнакомки напоминала мне комиссара из «Оптимистической катастрофы» В.Вишневского.

Целый ее вид притягивал, я решила заговорить с ней, не смотря на то, что, по обычаю жителей, это считается неприличным.

Подойдя поближе, я как возможно мягче задала вопрос ее:

— Послушайте, Вы стоите у самого края пирса, так глубоко задумались, Вам не страшно? Может, что-то произошло и нужна помощь?

Она медлительно развернула голову, посмотрела на меня, улыбнулась. Лицо ее, до этого мгновения грустное, сосредоточенное, внезапно озарилось таковой ослепительной ухмылкой, что напомнило мне ухмылку Юры Гагарина. Белые как снег зубы, озорные сияющие глаза, доброта, исходящая от данной дамы, ошеломили меня.

Я в восторге сказала:

— Вот это ухмылка! В народе говорят, что таковой в неурожайный год возможно деньги получать. За нее и червонца не жаль!

— Ошибаетесь, мало даете. В годы войны моя ухмылка стоила одному германскому асу 10 000 марок и платинового креста…

Так началось отечественное знакомство, переросшее после этого в дружбу. Кликали ее Мария Спиридоновна Марченкова. Не напрасно меня тянуло к ней, поскольку у нас выяснилось большое количество неспециализированного, а основное, она, как и я, летчик.

На следующий сутки я выступала на телевидении. В первую очередь я нашла глазами Марию Спиридоновну, которая сидела в зале и, одобряюще кивнув головой, одарила меня собственной чарующей ухмылкой.

Было задано огромное количество вопросов, отвечала я на них, очень, тяжело, мешало желание быть как возможно лучше. Согласилась себе, что стараюсь для данной дамы, желаю дотянуться до ее высоты. Смешно, но это было как раз так.

По окончании встречи режиссеры пригласили на чашку кофе. Все уселись за круглый стол, Мария Спиридоновна рядом со мной.

За окнами хлестал нескончаемый, уже всем надоевший декабрьский ливневой дождь, откуда-то тянуло сыростью, но мы ничего не подмечали: шел разговор о тяжелом прошлом, о настоящем, постигших нашу страну переменах и о том, что обязан сделать любой из нас, дабы не допустить трагедию, распад нашей страны.

Было уже поздно, в то время, когда мы с Марией Спиридоновной возвращались к себе по уснувшему городу.

Все так же лил ливень, не смотря на то, что кое-где на небе показались просветы, потоки воды заливали нам ноги, мы были совсем влажные.

К счастью, увидели зеленый огонек такси и в считанные 60 секунд были у дома Марии Спиридоновны.

Я осталась у нее до утра. Всю оставшуюся ночь мы проговорили, по большей части о ней. Пораженная, я дала себе слово в обязательном порядке поведать людям об этом необычном человеке, чей нелегкий жизненный путь был во многом схож с судьбой всех советских дам, перенесших фронт, блокаду, смерть родных, лишения и выстоявших.

Мария Марченко появилась в Барнауле — прекрасном сибирском городе на Оби. Берега Оби по весне утопали в цветущей сирени и акации, а в осеннюю пору загорались ярко-желтым костром ягод облепихи.

Сам город со древними зданиями, мостовыми, тротуарами, просторный и яркий, окончательно западал в душу каждому, кто хоть раз попадал в него.

Говорят, что в 1918 году чехам и австро-венгерским воинам дали пройти через Барнаул. Они подняли восстание, многие погибли. Большая часть же поселилось тут.

Переженились на синеоких сибирячках, признали город собственной второй Отчизной.

Девочка росла в семье служащего, рано утратила мать (ей тогда не было еще и 8 лет, а сестре — И). Папа продолжительно не женился: трудился, получал образование промакадемии, страстно увлекался охотой, весьма обожал осиротевших девочек. Помогала ему заботиться за дочерьми няня, Ксения Ивановна, старавшаяся заменить им мать.

В доме, не считая двух охотничьих псов, держали корову Дуню, которую им подарил приятель отца, егерь с дальней заимки.

С данной коровой связано большое количество воспоминаний из Марининого детства. Дуня была целиком и полностью предоставлена заботам девочки, в особенности летом. С раннего утра до позднего вечера Маша пасла корову по берегам реки, где с ранней весны до поздней осени росла сочная зеленая трава. Довольно часто девочка в отыскивании ягод и грибов до вечера успевала излазить все ближайшие овраги, и за ней — Дуня. Пастухи смеялись, давали предупреждение, что корова не начнёт давать молока, но, к удивлению, молока было большое количество.

в один раз, сорвавшись с обрыва, Маша очень сильно поранила ногу, сама идти не имела возможности и к себе к восхищению сестры и ужасу няни возвратилась верхом на корове.

С того времени девочка отправлялась на пастбище и возвращалась, сидя на пояснице Дуни.

По большому счету, Мария уверен в том, что появилась под радостной звездой: не разбилась, не смотря на то, что неоднократно срывалась с отвесных высоких берегов, два раза шла ко дну Оби и не утонула, неоднократно попадала в аварийные обстановки в воздухе и осталась жива, в годы войны за ней охотились фашистские асы — она сохранилась. Вправду ли радостная звезда у Марии, продемонстрирует жизнь.

Но продолжаю о ней по-порядку.

Время шло. Мария с сестренкой ходили в школу, соревнуясь с отцом в учебе.

В одно время окончили — Маша школу ФЗУ на базе десятилетки, папа Томскую промакадемию.

Началась трудовая деятельность Маши: рабочий инструментального цеха, техник в техотделе одного из барнаульских предприятий.

На это время падает освоение Пятого океана. В Барнауле, как и по всей стране, создается аэроклуб, везде висят плакаты, призывающие молодежь летать.

Загоревшись мечтой о небе, Мария вместе с подругами поступает в Барнаульский аэроклуб. Закончена теоретическая часть. Начались прыжки с парашютом.

По окончании первых парашютных прыжков с башни девушки, подружки Маши, кинули занятия. В то время, когда весной несколько курсантов приехала на аэропорт для полетов на По-2, в летной группе инструктора Громова она была единственной девушкой.

Ребята-однокурсники все как на подбор: ладные, храбрые, хваткие. У-2 освоили в рекордно маленький срок и разлетелись, кто куда. И лишь в годы войны на протяжении случайных встреч Маша выясняла о их судьбах.

Все летали, сражались, были награждены орденами, медалями, а один из них — Павел Плотников — два раза удостоен звания Герой Советского Союза.

Мария уезжает в Ульяновскую школу летчиков-инструкторов, единственную в то время в Альянсе, удачно заканчивает ее.

По направлению едет в Магнитогорск летчиком-инструктором, через год ее переводят в Москву, в аэроклуб ЖД района.

Летает с упоением, страстью, не мыслит себя вне неба. Уже сделаны два выпуска. В то время, когда ее подопечные разъехались по летным училищам, Мария решила отдохнуть на Черном море.

Нежданно для себя, с первого взора, чего не ожидала сама, влюбляется, к тому же как — на всегда…

Произошло это в один из прохладных августовских вечеров на пирсе, куда Мария обожала ходить: ей нравились нарядная масса людей, прогуливающаяся у причалов, драки и суматошные крики чаек из-за кусочков хлеба, каковые она подбрасывала в атмосферу. Почувствовав чей-то внимательный взор, посмотрела назад. На нее, радуясь, наблюдал большой темноволосый, с необычным зеленоватым оттенком карих глаз армейский:

— Несколько вечер замечаю за Вами, не так долго осталось ждать уезжать, решил познакомиться. Алексей.

В ту же 60 секунд Мария осознала: он — ее будущее. Утратила счет времени… Встречи, цветы, объяснения в любви, обещание ожидать.

Через пара дней разъехались: она в Москву, он летчиком-инспектором в 34-ю авиадивизию, базировавшуюся в Приморском крае.

Прошел год. Алексей приехал и увез Марию в далекий край, где текут две реки с таинственным заглавием Даубехеза и Даубехе.

Опоздали обжиться, война. Мужа безотлагательно отправляют в Оренбург, в академию ускоренного типа.

Началась жизнь, полная тревог, неустроенности, радостных встреч и тоскливых проводов. Но она не жалела ни о чем, вычисляла себя самой радостной на свете. Ко всему прочему появился сын, уже в первые дни судьбы похожий на мужа, как две капли воды.

Но, как говорят, рядом с удовольствием постоянно ходит скорбь. В осеннюю пору 1942 года супруг закончил академию, уехал в Черкассы, взял полк Илов и вылетел на фронт в район Орла.

Ужасная тоска обрушилась на Марию. Если бы не кроха и не полеты (ее позвали на работу в 10-ю авиационную школу начального обучения), она не знает, как пережила бы то время. Утром бежала к курсантам, по окончании полетов — к сыну, которого оставляла на попечение старухи — хозяйки дома, где снимала квартиру.

Ожидала писем от мужа, жила ими.

Так преодолел почти год. Июль 1943 года принес ей беду, думала, не выживет. Скоропостижно умирает мелкий, а спустя семь дней пришла похоронка: «В ночь с 12 на 13 июля 1943 года в воздушном бою под Курском погиб Ваш супруг…»

Билась, кричала, а позже сходу пришло ответ: «Фронт!»

Через пара дней взяла направление на пост пилота в 136-ю отдельную авиаэскадрилью, которая в недалеком будущем перелетела из Оренбурга на Центральный фронт возить тайную почту.

Биплан По-2 в полете

В мирное время чуть ли не самая легкая работа, а на войне это полеты на невооружённом перкалево-фанерном самолете в небе, где довольно часто шквал огня то с почвы, то с вражеских самолетов перекрывает путь. И лишь мастерство, мужество, идеальное владение самолетом помогали выжить. Было все: маневрирование между разрывами, понижение до предельно малой высоты (чуть ли не до вершин деревьев), прикрывание складками местности, применение всевозможных хитростей и уловок с учетом психологии неприятеля.

Нацисты превосходно знали, что возили не только тайную почту, но и «совсем тайных» пассажиров — генералов, командующих фронтами. За таковой сбитый самолет фрицы приобретали в приз 10 000 марок и платиновый крест, исходя из этого частенько летчики-охотники гонялись за По-2.

Мария, как и все в ее транспортной эскадрилье, дабы не доставить наслаждение неприятелям, летала ночью либо в сложных метеоусловиях, одним словом, в нелетную для германских истребителей погоду.

Заканчивался тяжелый 1943 год. Мария отгоняла от себя мыслью смерти мужа, втайне сохраняла надежду на чудо, которое случалось на войне. Она убедила себя в том, что случилась неточность, он жив, возвратится.

боль и Страшная тоска в сердце от мыслей об погибшем муже и сыне, притуплявшиеся в полете, на земле вспыхивали с новой силой.

Она с надеждой всматривалась в лица прилетавших на их аэропорт летчиков-истребителей, ожидала мужа…

После этого уходила в землянку и, дабы не одолевали мысли о одиноком и невесёлом настоящем будущем, садилась писать письмо мужу… Бывало это тогда, в то время, когда выдавались свободные 60 секунд от полетов. Письма она складывала в пухлую пачку и перевязывала розовой шелковой ленточкой, оставшейся от довоенных времен. Эти письма Мария Спиридоновна сохранила до нынешних дней.

Письмо первое.

«… Алешенька! Я на фронте, где-то рядом с тобой. Летаю. Ищу в эфире твой голос, думается, определю его из тысяч.

Необычная у меня жизнь. Нет никаких мыслей, эмоций, не считая одного, — ужасной неприязни к нацистам,

УСПЕШНАЯ ГРУППА, Дима Власкин, Maria Way — ЦОК-ЦОК

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: