Легенда о хитроумном подьячем

Летом 1803 года обитатели Санкт-Петербурга стали свидетелями увлекательного события. В столицу прибыл узнаваемый французский воздухоплаватель Я. Гернерен, чтобы в первый раз в истории России предпринять с самого «высочайшего» разрешения пара собственных диковинных путешествий на воздушном шаре.

Первый полёт Гернерен совершил 20 июня совместно со своей женой в присутствии Александра I и всего царского двора. Спустя месяц он снова поднялся в воздух в этом случае с генералом С. Львовым. Львов, заплативший за место в гондоле кругленькую сумму, стал первым русским и героем дня аэронавтом, совершившим полёт в качестве пассажира. Среди бессчётных зрителей, каковые следили за приготовлениями к полёту в саду Кадетского корпуса, был и скромный государственный служащий А.И.

Сулакадзев. Воздушный шар благополучно взлетел и скоро превратился в чуть заметную точку. Публика стала медлено расходиться.

Побрёл к себе и Александр Иванович…
О чём думал он тогда – мы можем лишь догадываться. Но некое время спустя завёл маленькую тетрадочку, которую озаглавил «О воздушном летании в Российской Федерации с 906 лета по Р.Х.», и начал заносить в неё различные интересные сведения из прочтённых рукописей и книг о попытках воздухоплавания предков.
Сулакадзев среди антикваров был фигурой заметной. Знали о нём кроме того императоры Александр I и Павел I. На скромные средства собрал Александр Иванович огромную библиотеку, насчитывавшую по его каталогу более чем 2000 редчайших исходников. Все эти сокровища Сулакадзев… собственноручно изготовил и с радостью показывал аристократам и сослуживцам-коллекционерам.
Кое-какие проницательные современники Александра Ивановича догадывались о его деятельности. «Подделки, но очень неискусные… в большей части исходников и сейчас ещё мне памятны», — отмечал археограф П. Строев. «Сулакадзев, которого я знал лично, — вспоминал выдающийся филолог академик А. Востоков, — имел страсть собирать рукописи и вместе с тем портить их подделками и своими приписками, дабы придать им громадную древность… так называемая им «Оповедь», имеется для того чтобы же роду собственное его произведение, выполненное невиданных слов, непонятных словосокращений, бессмыслицы…»
Уже при жизни Сулакадзев попал в «Справочник исторический о бывших в Российской Федерации писателях…» Е. Болховитинова, где его «Боянов гимн» и «Произречения новгородских жрецов» назывались «мнимыми».
… В первой половине 30-ых годов девятнадцатого века статский советник Сулакадзев погиб. Вдова бесполезно пробовала реализовать его «бесценную» коллекцию. В итоге всю библиотеку приобрёл по дешёвке торговец Шапкин и распродал… на вес в ближайшие лавочки. Печатные книги купили петербургские библиофилы.

Остальные бумаги разбрелись по России, осели в собраниях любителей древностей и терпеливо ожидали собственного «звёздного» часа.
А что стало с тетрадочкой «О воздушном летании…»? Нет, не погибла она в безымянной печке в бурном XIX веке. Мирно пролежала многие годы у библиофила Я. Березина-Ширяева.

По окончании его смерти рукопись отыскал А. Родных – служащий одного страхового общества – и поспешил разместить в иллюстрированном издании «Российская Федерация» в 1901 году.
Но время данной рукописи ещё не пришло. Пройдёт пара лет, перед тем как самолёт быстро влетит в XX слово и век «первый» не будет сходить с журналов и заголовков газет. Первый полёт с пассажиром!

Первый перелёт через Ла-Манш!

Вот в эти-то годы скромная тетрадочка Сулакадзева и пришлась как запрещено более кстати. Настоящая энциклопедия отечественного воздухоплавания! Изложенная в хронологическом порядке. С правильной датировкой каждого события.

И с указанием источников.
А в Рязани, говорится в ней, в первой половине 30-ых годов восемнадцатого века, произошло что-то необычное: «подьячий Нерехтец Крякутной фурвин зделал как мячь большой, надул дымом поганым и вонючим, от него зделал петлю, сел в неё, и нечистая сила подняла его выше берёзы, и по окончании ударила его о колокольню, но он уцепился за верёвку чем звонят и остался тако жив…»
Пилатр де Розье и маркиз де Арланд поднялись в воздух на аэростате братьев Монгольфье в первой половине 80-ых годов XVIII века. А загадочный «фурвин» вознёс подьячего в небо на пятьдесят с лишним лет раньше! Новая веха в воздухоплавании! Не только отечественной, но и зарубежной.

И.А. Родных – обладатель рукописи – отправляет фотоснимок с неё в Мюнхенский музей открытий и изобретений. Текст с описанием полёта Крякутного переводят на немецкий язык и помещают на почётное место в экспозиции.
Начиная с этого времени Крякутный, чуть было не сожжённый церковниками за собственный богопротивный полёт, начал многолетнее странствования по страницам журналов и книг. Попал кроме того в отвлечённые «Труды по истории техники» и энциклопедию. И это стало апогеем посмертной славы Сулакадзева.
Рукопись «О воздушном летании…» смотрелась очень со знанием дела. Собственные выписки Александр Иванович сопровождал ссылками на источники. Действительно, историков техники смущало одно событие: никак не получалось отыскать весьма нужных «Дела Записок Воейкова 1730 Боголепова» и «воеводы года».

А из них-то и почерпнул Сулакадзев описание полётов приказчика Островкова, кузнеца Черпак-подьячего и Грозы Крякутного.
Как это ни необычно, но в течение практически пятидесяти лет рукопись «О воздушном летании…» ни разу критически не анализировалась. Не говоря уже о том, что никто не обращал внимания на неотёсанные исправления в тексте. Только издание «Современник» в рецензии на книгу А. Родных «летания и История воздухоплавания в Российской Федерации», вышедшего в свет в 1912 году, упрекнул автора за «… неизвестно для чего приведённые им совсем ненужные в научном труде сведения о разных, привычных каждому, верах… в летающие существа, Змея Горыныча и т.п.»
Лишь во второй половине 50-ых годов двадцатого века В. Покровская, сотрудница Университета русской литературы, решила вернуть начальный текст в рукописи, скрытый под позднейшими правками. Результаты экспертизы были поразительными и вместе с тем закономерными. Оказалось, что в 1745 году на воздушных змеях летал не «карачевец» (т.е. обитатель Карачевского уезда), а малоизвестный «кавказец»!

А под словами «Нерехтец Крякутной фурвин» прятался… «немец крещёный Фурцель»!
Пройдёмся ещё раз по рукописи «О воздушном летании…» Раскрывается она цитатой летописного характера о применении бумажных змеев князем Олегом.
Историк Карамзин, приведя данный текст в первом томе собственной фундаментальной «Истории государства Российского», сопроводил его ироническим примечанием… «в некоторых русских летописях прибавлено следующее забавное событие», справедливо полагая, что «бумажные змеи» были засунуты безвестными умниками-переписчиками XVII-XVIII столетий. Сулакадзев примечания Карамзина не привёл, а источник, на что он сослался, относится к началу XVIII века и, конечно, не имеет возможности принимать во внимание древним историческим документом.
Сомнения Карамзина были в полной мере обоснованы, потому, что бумага в Киевской Руси показалась в четрандцатом веке, спустя практически пять столетий по окончании смерти Олега, и являлась тогда большой редкостью.
Воздушный шар первенствовал летательным аппаратом, что освоило человечество. Братья Монгольфье затратили громадные средства и преодолели много технических трудностей, перед тем как довели тепловой аэростат – «монгольфьер», как принято сейчас его именовать, до стадии применения на практике. А они-то были людьми богатыми: обладателями бумажной фабрики.
Тепловой аэростат – аппарат сложный. А не летал ли Крякутный, то бишь немец Фурцель, на воздушном шаре, наполненным водородом? Одно время высказывалось и такое «предположение».

На первый взгляд – всё весьма легко. С высоты отечественных теперешних познаний. Достаточно забрать газонепроницаемую материю, мало железа и серной кислоты. И возможно лететь…
Возвратимся ещё раз в XVIII век. Аэростат доктора наук Шарля, наполненный водородом, поднялся в воздух практически в один момент с монгольфьером. Но перед этим доктору физических наук было нужно изрядно помучиться над проблемой как удержать газ в оболочке.

Первые испытания были легко плачевны.
В первой половине XVIII века, в тяжёлое для России время, правительству было не до воздухоплавательных опытов. Перед страной находились куда более насущные неприятности. Но кроме того в случае если высказать предположение, что подьячий однако добился помощи властей, то это событие обязательно отыскало бы отражение при тогдашней канцелярщине в массе официальных документов.

А не только в «Записках Боголепова».
Увы! Полёт не покинул ни мельчайшего следа в делах канцелярии рязанского воеводы за 1731 год. Не упоминается о нём и в работах Рязанской учёной архивной рабочей группе, созданной во второй половине XIX века.

Хранят бумаги и молчание Синода, что якобы должен был разглядеть дело о придании великому отлучению от церкви «еретика» Крякутного.
Как же всё-таки быть с загадочными «Записками Боголепова»? Искать в архивах? А что собой воображал сам Боголепов?
С.М. Боголепов приходился Сулакадзеву дедом со стороны матери. В юности Боголепов якобы служил в канцелярии рязанского воеводы. Позднее был полицмейстером в Рязани и «сочинил записки собственной жизни, кои очень драгоценны, о происшествиях и царствованиях».

В его имении Пехлеце и появился в первой половине 70-ых годов восемнадцатого века Сулакадзев.
Все эти родословные сведения приведены в «Летописце Рязанском», составленным… самим же Сулакадзевым по выпискам из рукописей и известных книг. «Летопись» сама по себе не воображает никакой научной ценности, но замечательно характеризует интересы и вкусы самого Александра Ивановича.
Больше всего его интересовали различные пикантные подробности из судьбы «сильных мира этого» и «еретические», запрещённые церковью книги. Но среди этих «тайн» почему-то не выяснилось уже известных нам подьячего и полётов кузнеца.

А что информируют о Боголепове официальные документы? Как-никак полицмейстер – фигура заметная. Оказывается, в бумагах Рязанской воеводской канцелярии за 1705-1781 годы нет ни единого упоминания о «полицмейстере» Боголепове!

Вот из-за чего долгие поиски его «Записок» были, как и следовало ожидать, совсем бесплодными. По причине того, что придуманы были… самим Сулакадзевым.
Сулакадзев имитировал чужое восприятие событий как для описания заведомо отсутствующих исторических событий в собственных «монументах» славянского прошлого, так и для собственных «открытий», каковые по большому счету не поддавались проверке. Придумав «Записки Боголепова», он тем самым старался утаить собственную причастность к придуманным воздушным полётам.
Все собственные рукописи, среди них и «О воздушном летании…», Сулакадзев снабжал по возможности правильной датировкой, которая действовала подкупающе на наивных коллекционеров, но показывала его одностороннее и примитивное представление о хронологии.
Изобретя особенный алфавит, Сулакадзев создал и собственную лексику в виде комплекта сломанных церковнославянских и русских слов, ставивших в тупик бессчётных исследователей. Суть слов был противоречивым и неоднозначным и, конечно, зависел от конкретного текста. К примеру, фамилию «Фурцель» перевоплотил он в таинственное слово «фурвин», расшифровать которое тщетно пробовали кое-какие историки.
Чутко реагировал Сулакадзев и на все трансформации публичных веяний. Сначала решил он запустить на воздушном шаре крещёного немца Фурцеля. Недалёкому Александру Ивановичу казалось, что так будет правдоподобней.

По окончании войны 1812 года, в то время, когда патриотические настроения в обществе усилились, заменил Фурцеля на «Нерехтеца Крякутного».
Сулакадзев не уничтожал рукописи. Он их создавал. Но неправда «во благо» также делается подчас замечательной разрушительной силой.

В этом повинен несколько Александр Иванович. Семена, каковые он щедро разбрасывал, обнаружили благоприятную землю среди многих его наивных привычных и вовсе незнакомых исследователей. Все они не избежали обаяния его творческой и кипучей личности, не смотря на то, что и принадлежали к различным историческим эрам.

Их доверчивость и создала поразительную живучесть произведениям Сулакадзева.
Труды Сулакадзева включены, сейчас уже навечно, во глобальную библиотеку литературных фальсификаций. Из энциклопедии изъят подьячий Крякутный. А в рукописи «О воздушном летании…» единственным настоящим событием был полёт генерала Львова в 1803 году, с которого и началась история отечественного воздухоплавания.

Д. Алексеев,
Настоящий член Географического общества России

Следствие вели с Леонидом Каневским 15.07.2017 Лихоманки

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: