Евгений сыч «знаки»

Этот рассказ выкладывается на сайт в продолжение темы, поднятой в третьей части цикла статей «Про индейцев».

Утром солнце поднимается из-за горы огромное и доброе — не жжет, а согревает. Кротость по большому счету характерно огромным и непроснувшимся. Но по мере того, как поднимается оно в зенит, дабы обозреть подвластную ему почву, солнечный круг значительно уменьшается и, наконец, делается, тем, что имеется мелким раскаленным кружком, отправляющим на землю твёрдое излучение, которое оказывает помощь выжить одним и иссушает вторых.

Огромное солнце показалось из-за ближней горы и съежилось. Скоро и неотвратимо начиналось несчастья и утро праздника.

В это утро из недалеких сёл приходили в город крестьяне. Они приносили с собой на обмен что-нибудь — вязанку хвороста, мешок кукурузы, приводили с собой детей; здоровых двадцатилетних парней и дочерей — женщин на выданье, я голоногих подростков, и малышей, совсем еще несуразных.

Тяжело ли устроить праздник? Кто его делает, понимаете? Праздник люди делают сами, они все делают чтобы был праздник и было прекрасно.

Лишь и необходимо им — знать, в то время, когда праздновать, и вдобавок — чему радоваться. Об этом лучше неизменно заблаговременно информировать, давать предупреждение. А значительно лучше, в случае если программа дня не день назад придумана, если она проверена поколениями, освящена традицией.

Вот тогда праздник будет настоящим! За месяцы начнут ждать его, вспоминать о нем, о будущем празднике, готовить его в себе. И в то время, когда соберутся — все в чистом, все в торжественном, необходимо лишь не одурачить их ожиданий: сделать все так, как они вспоминали, как сохраняли надежду — как в тот раз.

А в тот раз очень сильно прекрасно было… Известно — праздник! Отцы все важные, матери озабоченные.

Дети , юноши и девушки присматриваются.

В случае если на данный момент им преподнести что-то новое, в случае если на данный момент их чем-то ошеломить, то лишь помешаешь им праздновать: отцам быть важными, матерям — озабоченными, девушкам и юношам присматриваться друг к другу. Лишь детям будет прекрасно, им все равно что, только бы что-то. Значит, принципиально важно добиться, чтобы никаких отклонений, дабы все как неизменно, дабы был праздник.

оптимальнее программа стандартная, проверенная. От хороша хороша не ищут.

Сперва ярмарка. Постоять, поробеть мало. Сменять у кого что имеется на кому что необходимо.

Привыкнуть, подивиться — пестро живут, шустро, шумно лихие люди в городе. Пива выпить чуток — не чтобы напиться, а от стресса лишь.

Ну а в том месте все на поле. Состязаться. Состязаться, само собой разумеется, будут не все, состязаться будут юноши: в беге, борьбе, метании снарядов, стрельбе. В военно-прикладных видах, в общем. Спорт, он чем оптимален? Во-первых, здоровые все физически, соответственно, трудятся лучше и при чего — резерв надежный. А во-вторых, чем больше бегаешь, тем меньше мыслей различных ненужных в голову лезет. В здоровом теле — здоровый дух.

Умели люди сообщить! Такие высказывания именуются теоремами. Теорема — это то, что не нужно обосновывать. Нет, в действительности не следует обосновывать. Лучше запомнить и все, в противном случае еще запутаться возможно. Логика по большому счету вещь запутанная: тезис, довод, в противном случае еще — тезис, антитезис, синтез. Дабы истину доказать, дабы всем все растолковать доступно, эти премудрости нужно полностью знать. Те, кто теоремы измышляет, научены чему направляться, и, кстати, хороший паек за собственную работу приобретают.

А остальным потому нужно слушать и запоминать дорогостоящую мудрость: в здоровом теле — здоровый дух.

Так что, чем больше народу прыгает и чем дальше — тем нужнее для общества. Остальные пускай на прыгающих наблюдают, это также полезно. Отцы вспоминать будут, как в свое время прыгали.

Девушки пускай приглядываются им замуж выходить, а супруг, он неизменно лучше, в то время, когда поздоровее. И дети тем временем также пускай прыгают, поодаль — придет и их черед соревноваться. Пример старшего брата — лучший пример. Ну, а матери, матери лишь и нужно, дабы дети здоровые.

Так пускай наблюдают — умиляются. Хорошие чувства — вещь нужная. Праздник! Все при собственном интересе.

Что и требовалось.

Третий пункт программы — казнь. Сожжение. Из всех видов казни данный особенно эффектен. Удушить либо в том месте укоротить на голову — это все скоро и не хватает зрелищно. Видимость нехорошая, в особенности в случае если большое количество присутствующих.

В это же время нужно, дабы любой видел собственными глазами хоть что-то, подробности-то он домыслит. Ближние — ближе стоящие ощущают на собственных лицах жар костра. Дальние по крайней мере видят пламя либо хотя бы дым и ощущают запах горелого. Не смотря на то, что, в случае если быть до конца откровенным, не так уж большое количество запаха от одного преступника…

Но однако, сожжение самоё богатое нюансами публичное мероприятие. Без него праздник не праздник.

Кого сожгут сейчас на площади — очередного отравителя либо поджигателя? Вот и прекрасно, что сожгут. Значит, никуда он не спрячется, некуда не убежит от бдительного ока Инки, отца народа, всевидящего, всепроникающего.

Значит, тихо смогут жить законопослушные граждане, жестка и крепка власть над ними…

…Забрали Амауту ночью. Линия его знает, что он в том месте наизобретал, лучше без рекламы, дабы не завлекать лишнего внимания.

Ночь Амаута просидел в дежурке, по причине того, что руководство на его счет не дало никаких указаний и дежурный не знал, в какую камеру его направляться помещать. Утром, охранник повел арестованного по переходам и длинным коридорам в кабинет следователя.

— Хорошее утро, — сообщил следователь. — Прошу садиться!

И продемонстрировал на трехногую неустойчивую табуретку; Садиться Амаута не захотел. Он был очень сильно возмущен.

— По какому праву? — сообщил он.

Следователь поморщился. Он не обожал банальностей, не смотря на то, что и притерпелся к ним на собственной работе.

— Вы садитесь, садитесь, — дал совет он. — Для чего же находиться? Разговор у нас будет важный, быть может, и продолжительный — это от вас зависит. И не кричите.

Вы человек ученый, должны знать, что сила не в громкости.

Амаута сел. Нужно заявить, что за бессонную ночь он порядком устал, к тому же сидеть для него было естественней, чем находиться на ногах.

— Так что в том месте у вас произошло? — задал вопрос следователь. — В чем дело?

— Это я у вас обязан задать вопрос, в чем дело?

— Давайте договоримся, — сообщил следователь, — тут задаю вопросы я.

— Но я не знаю, что сказать! — возразил Амаута.

— А вы говорите всю правду, — дал совет следователь. — Так легче.

Амаута сказал продолжительно и старательно. Следователь не весьма разобрался в тонкостях, но во время дознания выяснилось — и подследственный этого не отрицал — что он изобрел символы для записи звуков речи, что работу вел втайне от широкой общественности, посвящая в собственные изучения только узкий круг лиц, что, быть может, сложилось тайное общество, один член которого ученик Амауты, а вторых подследственный не назвал. Следователь сделал вывод, что изобретение велось с целью, узнать которую конкретно не удалось, но по аналогии вещественных доказательств возможно предположить: с целью привести к эпидемии холеры, поскольку подобный прецедент имел место во время правления отца народа Явар Йакана.

Этого было достаточно для передачи дела в святейший трибунал.

Настал сутки суда и был суд.

Амаута ожидал его в далеком прошлом с надеждой и нетерпением. Сохранял надежду он не на мягкость, не на доброту, не на забывчивость либо слабость судей. Нет, напротив, он желал, дабы суд был максимально беспристрастен и строг.

Строгость, научная строгость — непременное условие установления истины. Честно сообщить, раньше, до всей данной глупой истории, он относился к судейским с некоторым предубеждением, попросту вычислял их людьми недостаточно умными чтобы заниматься каким-либо более важным делом. на данный момент, по окончании долгого общения со следователями, он лишь и желал, дабы ему была предоставлена возможность растолковать все людям, пребывающим на более большом интеллектуальном уровне.

Людям, талантливым осознать его объяснения. Не на эмоции он рассчитывал — на логику.

Председательствующий на государственного служащего походил мало. Создавалось чувство, что он по большому счету участвует в разбирательстве из собственного любопытства. Судейские относились к нему с громадным почтением, это Амаута отметил сходу. Сперва, пока шла необходимая процедура — возраст, родители, род занятий? — председательствующий молчал, лишь наблюдал на подсудимого пристально и с интересом.

Задающего вопросы он не слушал по большому счету, и Амаута спешил скорее ответить на все это, второстепенное. Ожидал беседы — умного, занимательного. И дождался.

— Так в чем же содержится сущность вашей работы? — задал вопрос председательствующий.

— Я разложил обращение на звуки и зафиксировал их. Что такое звуки? Единицы речи. Небольшие части, из которых состоит слово. Вот я говорю: Инка, наряду с этим — следите! — произношу: и-н-к-а. И, н, к, а — звуки, составляющие обращение.

Всего их не так много, как может показаться, всего я насчитал главных, довольно часто употребляемых, сорок восемь звуков. И для каждого придумал символ-изображение, букву, в противном случае говоря. Сейчас я могу посредством этих знаков зафиксировать любое слово.

— Для чего?

— О, ваша милость, область применения этого изобретения в реальности только громадна. К примеру, правитель произносит обращение, а дюжина намерено обученных рабов записывают ее на пергаменте. Приобретаем десять экземпляров речи.

Один отложить в архив, для потомства, остальные девять вестники разнесут в провинции, доставят губернаторам. А в том месте те, кто знает эту совокупность знаков, прочтут обращение, и губернатор будет в курсе последних событий.

— Ты желаешь заявить, что слова Инки будет повторять язык простолюдина?

— Нет, это не обязательно. Возможно научить разбираться в буквах и губернатора.

— Ну-ну, — засомневался председательствующий.

— Ваша милость, — убежденно сообщил Амаута, — любой человек в состоянии овладеть знанием букв.

Большой суд решил совершить следственный опыт. Привели ученика. Председательствующий сказал на ухо Амауте слова; тот записывал их собственными буквами-символами на страницах, раб относил листки ученику, сидящему в противоположном финише зала лицом к стенке, и тот звучно именовал слова председательствующего, и ни разу не совершил ошибку.

— В случае если ввести совокупность письменности, — оживился Амаута, видя, какой произведен эффект, — то во всех провинциях страны судьи будут по одним делать выводы законам, правители будут править, подчиняясь единым требованиям, а отчеты станут правильнее, в соответствии с высочайше утвержденными руководствами. Опыт великого полководца может стать достоянием каждого капитана либо лейтенанта. Знания, накопленные одним поколением, перейдут к второму без утрат, и через сто лет страна станет впятеро богаче знанием, чем сейчас.

— Достаточно, — оборвал его председательствующий. — Мы осознали вас. Неправда и правда будут одинаково изображаться буквами-символами.

— Да, — согласился Амаута.

— слова плебея и Слова правителя будут записываться одинаково, продолжал председательствующий.

— Ну отчего же, — замялся ученый. — Возможно изображать их различными по цвету, по величине.

— Не юли! — взорвался председательствующий. — Это вторичные черты, а по сути символы будут однообразные. Значит, ты желаешь приравнять плебея и правителя.

— Нет, ваша милость, — запротестовал Амаута. — Я не планировал этого делать.

— А что ты планировал делать? Всевышний дал нам глаза, дабы видеть, уши, дабы слышать, язык, дабы сказать. А дал нам всевышний свойство воспроизводить символы?

— Но, ваша милость, — сообщил Амаута, — всевышний дал нам руки, но не дал палку-копалку, которой крестьяне рыхлят почву, всевышний дал двадцать пальцев для счета, но не дал кипу-шнуры со счетными узлами, благодаря которым человек может вычислять до тысячи и больше.

— Демагогия, — не дал согласие председательствующий. — Все это дал народу Великий реформатор Вира Коча, сын всевышнего. А ты — также сын всевышнего? В собственной гордыне решил ты, что сын всевышнего был глупее тебя, раз не дал этих знаков-букв, столь талантливых, по твоему разумению, облагодетельствовать человечество, ты кощунствуешь, твои измышления кощунственны в самой базе. А идея, в базе которой лежит святотатство, и деяние, прикрывающееся ею, не смогут быть направлены на добро.

Так для чего ты это придумал? Сообщи нам, высокому суду, собственные намерения. Открой правду перед лицом всевышнего!

Для чего?

— Я уже растолковывал, ваша милость, — сообщил Амаута, потерявшись. — Вы меня, возможно, не так осознали.

— Значит, ты вычисляешь нас неспособными осознать тебя? Вычисляешь нас глупее? Ты впал в грех, это безрадостно. Ну, что ж, — председательствующий посмотрел назад на других участников святейшего трибунала.

Они сидели с застывшими лицами.

Амауту увели.

Во второй раз его повели на суд святейшего трибунала спустя семь дней ровно. Он снова предстал перед важными лицами — лицами, важными за правопорядок и истину, и это были другие судьи, не те, что на первом совещание, и помой-му, рангом пониже. В то время, когда он явился, ему оказали, что ввиду запутанности дела он обязан сознаться и покаяться для облегчения совести. Амаута заявил, что согласен и попросил поскорее закончить разбирательство.

Утро было прохладное и пасмурное, и пасмурно было в стенках суда, где окна, задрапированные тяжелой тусклой тканью, и в солнечный сутки практически не пропускали свет.

Ему заявили, что его признание довольно безнравственных знаков, им изобретенных, дабы записать людскую обращение, дабы поймать звуки в клетку знаков, дабы уравнять слова простолюдинов и властвующих, дабы поменять мир и свергнуть отца народа и самого господа, как подтвердили и свидетели, дают основание вычислять его, Амауту Ханко-вальу, волшебником, пробовавшим привести к эпидемии холеры. И что из любви к великому и богу Инке ему рекомендуют сообщить и растолковать всю правду довольно всего, что он сделал против народа и веры и назвать лиц, внушивших ему это. Но их увещевания не смогли вытянуть из Амауты больше, чем он уже сообщил на прошлом и следствии судебном совещании, причем сейчас он сказал нехотя, как будто бы понуждая себя повторять опять и опять слова, каковые только скользили по их сознанию, повторять мысли, им непонятные и, само собой разумеется, неверно осознанные.

В то время, когда он замолчал, наступила тишина. Позже один из судейских заявил, что они, большой суд, вынесли чувство, что он, Амаута, говорит неправду, благодаря чего и убедились, что нужно пытать его. Но они вычисляют своим долгом предотвратить, что из любви к всевышнему ему предлагают сперва, до пытки, сообщить правду, потому что это нужно для облегчения его совести.

Амаута ответил, что он уже оказал правду.

Тогда выступил вперед второй судейский, неотличимо похожий на первого, без особенных примет, и сообщил скороговоркой заученную формулу:

— Ввиду этого по рассмотрении данных процесса мы, большой суд, вынуждены присудить и присуждаем Амауту Ханко-вальу к пытке верёвками и водой по установленному методу, дабы подвергся пытке до тех пор пока будет на то воля отечественная, и утверждаем, что в случае, если он погибнет на протяжении пытки либо у него сломается какой-нибудь член, это произойдёт по его вине, а не по отечественной. И судя так, мы так провозглашаем, приказываем и повелеваем сейчас, заседая в суде.

Приказали отвести обвиняемого в помещение пыток и отвели.

Пребывав уже в помещении пыток, члены святейшего трибунала задали вопрос Амауту, не желает ли он сообщить правду до раздевания. Он ничего не ответил, и начал раздеваться.

В то время, когда он был раздет, его стали увещевать сообщить правду до начала пытки. Он ответил:

— Я не знаю, какую еще правду вы желали бы о

Знаки.29.04.17.Год Огненного Петуха. Зеленка и утка Навального. 1 часть.Зеленая Тара

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: