Бесценный груз

Шёл сентябрь сорок первого года. В те дни целая битва разгорелась в стенках НИИ Гражданского Воздушного Флота, где хранились научные труда русского учёного К.Э. Циолковского.

Ещё в 1935 году его наследие, согласно решению Совнаркома было передано Главному Управлению ГВФ.

Тогда же эту важную работу возложили на инженера Бориса Никитовича Воробьёва, соратника Константина Эдуардовича. Кто же таковой Б.Н. Воробьёв? Бывший слесарь Обуховского завода в Санкт-Петербурге, после этого инженер-машиностроитель, всю собственную сознательную судьбу посвятивший космонавтике. Ученик К.Э.

Циолковского, создатель более чем четырёхсот работ по вопросам техники, авиации, воздухоплавания, реактивных летательных аппаратов. Ещё в 1911 году Циолковский писал в одном из собственных писем Б.Н.

Воробьёву: «…Человечество не останется всегда на земле, но в погоне за пространством и светом сперва неуверено проберётся за пределы воздуха, а после этого завоюет себе всё околосолнечное пространство».Сейчас, за далью лет, тяжело делать выводы, чем руководствовался начальник строений НИИ ГВФ, отдавая распоряжение Воробьёву – очистить помещение от «ненужной макулатуры» — трудов по космонавтике. «Как очистить?». Распоряжение не укладывалось в голове, противоречило здравому смыслу.

Невежественное вероломство – как раз так расценил его Воробьёв. Ответом было категоричное: «Перенести в котельную и сжечь». От коробок, заполненных материалами Циолковского, Борис Натанович в прямом смысле не отходил ни днём, ни ночью.
Не известно, как о ситуации определил тогда глава ГУ ГВФ В.С. Молоков, вмешавшийся в «битву». С его помощью был выделен вагон – теплушка для отправки наследия учёного в тыл. «Спецгруз» — так оно значилось по ЖД реестрам. Но эвакуация затягивалась.

Началось с того, что под предлогом технического осмотра железнодорожники загнали теплушку в дальний тупик. Своры чёрных воротил, как будто бы вороньё слетелись к вагону. Дрожа за собственную шкуру, они способны были пойти на всё, только бы завладеть «колёсами» и вырваться за пределы столичного кольца осадных застав.

Сейчас битва шла не только за спасение спецгруза, но и за теплушку с чугунной буржуйкой, да и за себя также. Но нет ничего, что сломило воли Б.Н. Воробьёва и его жены, Марии Фёдоровны: ни угрозы, ни осенний ветер, пронизывающий ветхий вагон полностью, ни лестные посулы.
Первоначально груз собиралось эвакуировать в Казань, но скоро стало известно, что в том месте нет кроме того мало-мальски пригодного помещения для его хранения. После этого поступило предложение занять пустующее строение с проломленной крышей и выбитыми окнами в одном из колхозов Татарии. Наконец Воробьёву дали совет временно складировать коробки… под открытым небом без охраны. Во всех этих предложениях очевидно читался подтекст: время военное, имеется дела ответственнее, а эта «бумажная рухлядь» никому не нужна.

Воробьёв восстал. Совсем сравнительно не так давно ценой огромных упрочнений ему удалось не допустить сожжение очень способных работ. Сейчас же ему предлагали сгноить их под снегом и дождём. Будучи уже в годах, Воробьёв сбился с ног в поиске надёжной помощи.

Он хлопотал, обосновывал, что распутно, наконец, преступно перед страной, перед всем человечеством не сохранить доверенные ему документы.
Его голос услышали люди с горячим светлым умом и сердцем. Глава Политуправления Гражданского Воздушного Флота И.С. Семёнов взял на себя всю ответственность и поменял маршрут следования вагона.

Сейчас груз должен был двигаться в далёкую Сибирь, в Омск.
не забываю, как в один из буранных дней дежурный по аэропорту протянул мне радиограмму с пометкой «безотлагательно». Текст был предельно сжат:
«Омск аэропорт
Главе Крыгину
Комиссару Ширшову
Ваш адрес отгружен вагон спецгрузом тчк Обеспечьте приём зпт надёжное хранение зпт жильём сопровождающих тчк прибытие груза подтвердите тчк Молоков».
Резолюция в мой адрес на радиограмме была кроме этого категоричной – «заберите под исполнение и контроль».
В те дни мы думали, что вагон находится в пути и со дня на сутки обязан прибыть. Но проходили дни, семь дней, а вагона нет как нет. Нужно искать, но как? В радиограмме, по всей видимости, по соображениям армейского времени, не указывались ни номер вагона, ни дата отгрузки, ни фамилии сопровождающих, ни темперамент спецгруза. Словом, тайная со многими малоизвестными. А потому отечественные запросы напоминали скорее письма «на деревню дедушке». Но выжидать, на успешный финал было нельзя.

Поиск затруднялся ещё и тем, что мы не знали, по какой, по южной либо северной, дороге направляться спецгруз. Тогда литерные поезда шли по очень уплотнённому графику. Все ЖД дороги были забиты товарными поездами и вагону-одиночке легко было затеряться в целом потоке собственных «собратьев», где-либо на глухом полустанке Поволжья, Урала либо Сибири.
Тревога за судьбу таинственного вагона увеличивалась. В те дни, где бы мне не приходилось летать, какое бы ни делать задание Госкомобороны, мысли о вагоне не давали спокойствия. Выход оставался один: попытаться найти вагон с воздуха. И не смотря на то, что шансов на успех было мало, мы стали искать на самолётах. Вместе с путейцами наметили маршруты – от Омска до Челябинска и до Тюмени. Это были совсем не простые полёты. Декабрьские дни находились вьюжные, маленькие.

Яркое время спрессовано. Дабы за сутки побывать на нескольких разъездах и станциях, мы берегли каждую 60 секунд. И всё-таки время от времени не укладывались в график, и ночь застигала нас в пути.

Мы просмотрели десятки отцепленных вагонов, и всё бесполезно. Иногда овладевало сомнение: не ошибочна ли радиограмма? Однако с восходом солнца взлетали снова на манящий огонёк надежды. Тяжелее всего в этих полётах приходилось борт-механику Енину.

До тех пор пока я бегал на станцию, наводил справки, осматривал отцепленные вагоны, он оставался у самолёта, прогревал мотор и терпеливо ожидал под завывание метели.
И вот нам повезло. На маленькой станции Вагай мы «напали на след». Затягиваясь самокруткой, глава станции простуженным голосом устало поведал: «Был у нас тут один вагонишко – двухосная теплушка, сплошь заваленная коробками. В дороге у неё загорелась колёсная букса, вот и отцепили у нас. Огонь-то мы скоро забросали снегом, в противном случае сгорело бы всё дотла.

Позже маялись, ремонтировали сами. Прекрасно, что человек из теплушки был толковый. Помогал слесарю полезными рекомендациями».

Да, изрядно подношенный за собственную продолжительную судьбу, за дальнюю дорогу вагон неоднократно отцеплялся, как «тяжело больной», загонялся в станционный тупик и подолгу простаивал в ожидании «врачей». В ночи и такие дни на теплушку снова обрушивались девятым валом набеги. А тут ещё навалилась новая беда. Заболел Борис Никитович: сказалось скудное питание, плохенькая, не для Сибири, одежонка, постоянное нервное напряжение. Лечить было нечем, не считая кипятка с «буржуйки».

Всё, что было пригодного из вещей, супруга меняла на молоко. К докторам не обращались: опасались, что выселят на первом же полустанке, а это было равносильно смерти груза. В дни заболевания Бориса Никитовича Марии Фёдоровне приходилось в одиночку отстаивать теплушку, до хрипоты потребовать окончания затянувшегося ремонта.

Она не отступала от главы станции , пока не трогался, лязгая буферами, вагон. В такие 60 секунд Воробьёвыми овладевало чувство счастья. Вагон опять шёл на Восток, с грузом, что был полезнее золота.
Вагон мы нашли. В то время, когда с отделением красноармейцев я прибыл на станцию Куломзино, он был уже отцеплен от состава. С железным скрежетом приоткрылась вагонная дверь. Заскочив в теплушку, заваленную коробками, я на мгновение опешил. С чего мне начать?

Разгружать коробки либо выручать сопровождающих? Два месяца, совершённых Воробьёвыми на колёсах, покинули глубочайший след на их истощённых лицах. Борис Никитович дрожащими руками протянул мне полномочие:
«Настоящий полномочие выдан научному работнику НИИ Гражданского Воздушного Флота Воробьёву Борису Никитовичу в том, что он вправду уполномочен СНК СССР по доставке ЖД транспортом научного спецгруза до г. Омска.
Всем Советским, хозяйственным и армейским органам вменяется оказывать уполномоченному Воробьёву Б.Н. без промедлений нужную помощь в пути по доставке и сохранению указанного спецгруза до пункта назначения.
Глава Главного Управления ГВФ при СНК СССР, Герой Советского Союза В. Молоков».
Со своей стороны он настойчиво попросил мои документы. И лишь убедившись, что перед ним стоит представитель руководства Омского аэропорта, дал выгружать коробки. Столь была высока ответственность этого человека.

По его впалым щёкам скатывались градинки слёз, каковые тут же мёрзли на заросшем щетиной подбородке. Было ясно, что он сохранил и доставил в Сибирь то, что составляло суть его жизни.
В Омске Воробьёв систематизировал и подготовил к изданию многотомный труд К.Э. Циолковского. Борис Никитович отдавал работе ночи и дни. Воистину, это был подвиг учёного, по заслугам увенчанный в первой половине 40-ых годов XX века орденом Трудового Красного Знамени.

Собственную работу он продолжил по окончании войны, уже будучи учёным секретарём Академии наук СССР.

Евгений Ширшов
г. Ленинград

Итоги дня. 22 мая 2017 года

Увлекательные записи:

Похожие статьи, которые вам, наверника будут интересны: